Кресса поворачивается к ней. В беспощадном свете солнца ее лицо выглядит старым и изможденным.

— Я знаю, что никому из вас этого не понять, — говорит она. — По-вашему, мне нужно просто смириться и жить дальше. — Кресса вскидывает ладонь, предупреждая возражения Амары. — Ты поймешь мои чувства, если у тебя когда-нибудь появится ребенок.

Амара молча опускает взгляд на выросший живот Крессы, в котором растет новый младенец. Какое-то время они сидят молча, и наконец Кресса начинает с усилием вставать. Амара пытается помочь, но Кресса жестом просит ее оставаться на месте.

— Ты не против, если я немного побуду наедине с собой? — спрашивает Кресса. — Можешь подождать здесь. Я ненадолго.

Амаре все это не нравится, ведь в гавани всегда небезопасно, но она не может отказать умоляюще смотрящей на нее подруге.

— Ладно, — говорит она. — Только не уходи слишком далеко. Не хочу целую вечность сидеть здесь в одиночестве.

Кресса быстрым шагом идет прочь. Она давно не выглядела такой сильной и целеустремленной. В конечном счете морской воздух пошел ей на пользу. Ухватившись за основание колонны и вытянув шею, Амара оглядывается, чтобы видеть, куда направляется Кресса. Та подходит к пристани, останавливается возле сгружаемых с какого-то суда амфор и опирается на один из больших сосудов — должно быть, чтобы дать отдых опухшим ногам. Она смотрит на бурное море, и Амара тоже устремляет взгляд на воду. На волнах танцует солнце. Чуть дальше воды разбиваются о тяжелое каменное основание колонны, на вершине которой стоит Венера Помпейская. За время, прошедшее с праздника Виналий, Амара прониклась уважением к своей новой госпоже. Ее судьба начала меняться к лучшему именно после молитвы, обращенной к богине любви. «Не забывай меня, Афродита, — думает она, глядя на статую. — Покажи мне путь к спасению, и я посвящу тебе остаток жизни».

Она оглядывается на Крессу и в ужасе вскакивает. Какой-то мужчина пытается отогнать ее от своих товаров, но она упрямо цепляется за амфору. Амара со всех ног кидается к ним. Мужчина повышает голос и, похоже, собирается оттащить Крессу силой. Амара кричит ей, чтобы выпустила сосуд из рук, и, к ее облегчению, Кресса отходит в сторону, но вдруг одним махом сталкивает амфору с пристани и стремительно падает вслед за ней. Должно быть, она привязала к ручке свой плащ.

С губ Амары срывается потрясенный крик. Расталкивая и сбивая с ног разгневанных встречных, она устремляется к кромке воды и бросается на колени на пристани.

— Кресса! — зовет она, перегнувшись через причал. — Кресса!..

Сердце ее тяжело колотится. Тщетно пытаясь уложить в голове увиденное, она вглядывается в пенистые волны в месте падения своей подруги, но та пропала без следа.

Амара потерянно встает, оглядывая пристань в поисках помощи. Мужчина, кричавший на Крессу, стоит рядом и смотрит в воду с таким же потрясением, что и она. Амара хватает его за руку.

— Ты умеешь плавать? Ты можешь прыгнуть в море и спасти ее? — Она истерически рыдает и от волнения едва не сталкивает в воду его самого. — Пожалуйста, сделай же что-нибудь! Пожалуйста! Она умрет!

Мужчина в ярости сбрасывает с себя ее руки.

— Эта проклятая сука только что украла сосуд с моим лучшим оливковым маслом! По-твоему, я буду рисковать жизнью ради грязной, бесстыжей шлюхи? — Он замечает яркую тогу Амары. — Ты была с ней? У вас общий хозяин?

Амара снова всматривается в море. Теперь поверхность снова выглядит почти спокойной, словно Кресса не прыгала в воду и вообще никогда не существовала. Амара не умеет плавать. С каждым мгновением у Крессы все меньше шансов выжить. Возможно, она уже мертва. Вокруг, взволнованно переговариваясь, начинают собираться другие моряки и купцы. Ее охватывает страх.

— Нет, — говорит она, стараясь скрыть смятение и унять дрожь. — Я ее не знаю. Просто видела ее на улицах. — Амара поворачивается и, едва удерживаясь, чтобы не побежать, направляется назад к морским воротам.

Амара, захлебываясь и давясь слезами, докладывает Феликсу о случившемся. Они говорят без посторонних ушей, и он крепко держит ее за руки, чтобы она не упала. Ей хочется, чтобы он обнял ее, успокоил, разделил ее горе, но он, не перебивая, слушает ее рассказ. Лицо его остается непроницаемым.

— Ты правильно не сказала им, что у вас общий хозяин, — говорит он, выслушав ее до конца. — Они бы заставили меня заплатить за масло. А Кресса и без того уже дорого мне обошлась. В последние месяцы она почти ничего не зарабатывала.

От потрясения Амара перестает рыдать. Феликс невозмутимо смотрит на нее. В его безразличии нет ничего нового, но ему все равно удается причинить ей боль. Ослепнув от ярости, она отпихивает его, и он шагает назад. Амара замахивается на него кулаком, но он оказывается быстрее, и вместо лица она попадает ему по плечу.

— Ненавижу тебя! — кричит она. — Тебе ни до кого нет дела! Она умерла из-за тебя, а тебе плевать. Ты ничего не чувствуешь. Я тебя ненавижу! — Он уворачивается от всех ее ударов; она слишком расстроена, чтобы точно прицелиться. — Чтоб ты сдох! — надсаживается она, вцепившись в его одежды и пытаясь встряхнуть. — Чтоб ты сдох!

Он заламывает правую руку Амары ей за спину, и она, вскрикнув, падает на колени.

— Не тебе судить о моих чувствах. — Его голос оглушительно гремит ей в ухо. Феликс отталкивает ее прочь, и она баюкает свою руку. — Глупая сука. По-твоему, я сам выбрал такую жизнь? Отвечай!

Амара молчит. Она никогда не задавалась вопросом, как вышло, что Феликс стал заправлять лупанарием. Казалось, он создан быть сутенером. Он опускается на корточки рядом с ней, и она сжимается.

— Я здесь родился. Да не здесь! — Он взволнованно машет рукой на кабинет, словно раздражаясь на его существование. — Внизу. По-твоему, я не знаю, каково это? По-твоему, я не понимаю? — Мука до неузнаваемости искажает его лицо. — Моя мать была не так храбра, как Кресса. Эта проклятая трусиха не решилась убить себя и избавить от страданий своего сына.

Амара не двигается с места, не смеет произнести ни слова. Невозможно надеяться, что, отдав себе отчет в сказанном, Феликс простит ее за то, каким она его только что увидела. Он сидит, сгорбив плечи, и впервые на ее памяти выглядит сломленным. В это мгновение Амара понимает, что, как бы ни ненавидела его, Феликс всегда будет ненавидеть себя сильнее.

— Этим местом управлял мой отец, или, лучше сказать, человек, которого называла таковым моя мать, — говорит он. — Видимо, он ей верил, потому что подарил мне свободу. Но только после того, как я много лет провел в обучении. — Произнося эти слова, Феликс смотрит на стол, должно быть, когда-то принадлежавший его отцу. При мысли о том, как скрупулезно он ведет счета, Амара представляет за этим столом маленького Феликса, за которым надзирает его старший, более жестокий двойник. Но потом она вспоминает граффити на стене своей кубикулы.