Экзистенциально-феноменологическая психиатрия дает Базалье новый взгляд, распространенный тогда в среде интеллектуалов-психиатров: он понимает, что нужно как можно пристальнее вглядеться в саму болезнь, в самого больного, отбросив социальные и теоретические наслоения. Гуссерлев метод «заключения в скобки», феноменологическая редукция, становится определяющей в представлении Базальи о психическом заболевании. Он говорит: «Не то чтобы мы отбрасываем болезнь в сторону, мы скорее считаем, что, чтобы установить отношения с человеком, необходимо рассматривать его независимо от навешенного на него ярлыка. Я выстраиваю отношения не исходя из диагноза, а исходя из самого человека. В тот момент, когда я говорю: “Этот человек – шизофреник” (со всеми культурными отсылками, которые при этом предполагаются), я начинаю вести себя с ним совершенно специфическим образом, т. е. прекрасно представляя, что шизофрения является болезнью, с которой ничего нельзя поделать. Мои отношения станут отношениями человека, который только и делает, что ожидает от другого “шизофреничности”. Мы видим, как, следуя этому пути, прежняя психиатрия отвергла, поработила и отстранилась от больного человека, который, как кажется, даже не может обратиться за помощью, для которого нет никаких методов лечения. Именно потому так необходимо придвинуться к нему ближе, заключить болезнь в скобки, поскольку диагностический ярлык приобрел вес морального суждения, которое совершенно не относится к реальности самой болезни»[384].

Одновременно с отказом от излишних определений, социальных практик и концептов, т. е. одновременно с негативным ракурсом феноменологической редукции, экзистенциально-феноменологическая психиатрия приносит мировоззрению Базальи и позитивный смысл. Даже его ранние практические проекты реформирования движимы предельным вниманием к субъективности, индивидуальности, личности больных. Исходный посыл всех его практических реформ – страдающая личность самого больного, которая практически не видна за разветвленной структурой психиатрической больницы, практики психиатрической изоляции и стигматизации. Базалья призывал построить такую систему психиатрической помощи, которая бы существовала не для общества, не для семьи, не для государства, а для самого больного. И здесь, несомненно, также заметен феноменологический оттенок.

Как и у многих психиатров того времени, увлеченность феноменологией и экзистенциально-феноменологической психиатрией сменяется у Базальи критической к ней настроенностью. Он понимает, что феноменология дает слишком мало для исследования институциональных форм общества, классовой природы болезни и широкого социального и политического контекста: «Как и психоанализ, феноменология, движимая целями исследования, изменяет природу отношений человека, он [больной человек] остается на расстоянии, в том же самом объективном и а-диалектическом измерении, куда его уже определила классическая психиатрия. Обе эти теории могут понять институциональные практики лишь в очень незначительной степени»[385]. Для Базальи феноменология, движимая поиском человеческой субъективности, не может спасти людей от объектификации, поскольку рассматривает их сознание как факт, который не может быть изменен, но может быть лишь понят. На анализе различных форм объектификации патологического сознания феноменология останавливается, не двигаясь дальше»[386].

Идеи и деятельность Базальи стимулировались социально-экономическими процессами в Италии. В конце 1950-х годов под влиянием стремительного экономического роста в стране назревает потребность в модернизации социальных учреждений. Именно на этом фоне в 1969 г. активизируется рабочее движение. Происходят многочисленные забастовки, итальянская коммунистическая партия берет курс на социальные преобразования. На этой волне внимания к социальным преобразованиям Базалья и отходит от феноменологии к социальной теории и социальной практике, но теплое отношение к теоретическому увлечению молодости он сохраняет на всю жизнь.

Если говорить о специфике творчества и деятельности Базальи, то необходимо отметить центральную черту, отличающую его от всех остальных антипсихиатров. Это выраженная практическая направленность идей и проектов.

В отличие от других его соратников по антипсихиатрии Базалья почти никогда не развивал теорий ради теорий. Даже если мы посмотрим на его исключительно теоретические работы, то сразу же заметим, что его идеи практически не объединяются в теорию вокруг теоретического же стержня. Их стержень – практика. Для Лэйнга и Купера стержнем теоретических представлений и практических проектов была онтология социального, позаимствованная у Сартра и творчески переработанная в пространстве психиатрии, для Саса – теория метафорической природы психического заболевания и экономико-политическая по своей сути теория терапевтического государства, у Базальи мы ничего подобного не находим. Практически невозможно описать его идеи в отрыве от деятельности, невозможно проанализировать его работы, не упомянув при этом Гориции, Триеста, движения «Демократическая психиатрия» и Закона № 180. Его теоретические представления без практики принципиально незавершенны.

Исходя из этого, Э. М. Ловелл и Н. Шепер-Хьюз считают проект Базальи практической утопией. Они предлагают рассматривать историю европейской психиатрии как чередование противоположных моделей заботы о больных. Первая – тоталитарная модель старого режима, при которой больные изолировались в определенном месте и перевоспитывались исходя из моральных и религиозных принципов. Вторая модель – капиллярная утопия, цель которой зафиксировать отклонение в том месте, где оно появляется, чтобы избежать его проникновения в социальный порядок. «Путь итальянского психиатра Франко Базальи (1924–1980), – пишут они, – отмечает эпистемологический разрыв и потому новую главу в новейшей истории европейской психиатрии. В 1960-х, когда в западных странах маятник качнулся к капиллярным утопиям коммунарной модели, Базалья придал утопии новое значение. До этого предлагались утопии, которые продуцировали идеологии, и в рамках каждой из них в скором будущем должны были укрепиться и усовершенствоваться существующие паттерны управления и контроля исключаемых обществом групп. Альтернатива, предложенная Базальей, представляла собой, как он говорил, практическую утопию, предлагающую новые стратегии реагирования на нужды психиатрических пациентов, инвалидов и умственно отсталых»[387]. Несмотря на изначально психиатрическую направленность этой утопии, проект Базальи вышел за пределы психиатрического контекста и вовлек в себя различные социальные группы и категории граждан, приобретя широкий социальный и политический контекст.