Практически все политики подминали под себя историю, чтобы защитить личные либо корпоративные интересы узкого круга лиц.

Йенн был совершенно уверен —история способна чему-то научить, если касается всего человечества в конкретный проживаемый им момент настоящего.

Уничтожение целого народа —как случилось с колумбийскими индейцами десана —может предотвратить массовые убийства на пяти континентах Земли, если люди победят равнодушие к чужому страданию. Если человек осознает неразрывную связь с другими людьми, он сможет чувствовать каждый толчок, любую вибрацию полотна жизни и перестанет драться за свой клочок земли, за свои верования, за свое страдание, за свои богатства, за сеое прошлое и за свое будущее, примет наконец бесконечную щедрость настоящего и заживет со всем живым и сущим. Работая как инструмент власти и разделения, история останется ветром, раздувающим пламя резни и ненависти.

Йенн с Пьереттой приехали накануне вечером и присоединились к Ваи-Каи и мадам Гандуа в доме, предоставленном в их распоряжение Тома (этот крестьянин —верный последователь Учителя —жил в окрестностях Манда). Ферма, выстроенная в строгом лозерском стиле, одиноко стояла у подножия холма и обнаружить ее без помощи местных жителей было практически невозможно.

Хищников-папарацци удалось сбить со следа несложным маневром: четыре дня подряд молодого человека, отдаленно похожего на Ваи-Каи, сажали на исходе дня в машину, которая и уводила за собой "охотников", а самого Ваи-Каи, с согласия пожилого судьи (его безумно раздражала вся эта суета, а до ухода в отставку оставалось всего ничего), выводили через заднюю дверь, и Тома увозил его на ферму в своем стареньком "Рено-трафик". Ни один фотограф или журналист не разгадал их хитрого фокуса. Все ежедневные —национальные и региональные газеты —напечатали фотографию Ваи-Каи в окружении учеников на ступенях дворца правосудия.

Йенн не предполагал, что снова окажется рядом с Ваи-Каи так скоро. Процесс мог затянуться недели на две, не меньше, не покончи с собой обвинительница Учителя.

Йенн, в отличие от большинства учеников, был убежден —Элео предпочла покончить с собой, лишь бы не встречаться взглядом с человеком, которого предала.

Разве Духовный Учитель не сказал тогда, что она не станет свидетельствовать против него, потому что не перенесет этого?

Йенн по достоинству оценил свое пребывание в доме матери и сестры Иисуса, хотя странная прогулка с Пьереттой обернулась для него двухдневной лихорадкой.

Два дня он блуждал между болью и безумием. Женщины занимались им, особенно Пьеретта, чья сверхъестественная красота, казалось, открывала дверь в другой мир.

Сначала он чувствовал к ней жадное физическое влечение, сменившееся, как только спал жар, почтительным восхищением. Пьеретта не говорила, но ее глаза, улыбка и движения были выразительнее миллионов и миллионов слов. Кстати, у Йенна было такое чувство, что немота —сознательный выбор Пьеретты, а не физический недуг. Поправившись, он стал помогать по дому —рубил дрова, отчистил стены от граффити, заменил разбитые стекла и черепичины, короче —исправил всё, что наделали "добрые души", как называла их матушка Луиза —мать Иисуса. Если делать было нечего, Йенн отправлялся спать, а Пьеретта оставалась сидеть перед компьютером, иногда он заставал ее утром перед включенным экраном монитора, словно сон был ей попросту не нужен.

В пятницу, во второй половине дня, Пьеретта взяла его за руку и подвела к старенькому семейному "рено".

—Хочешь, чтобы мы куда-то поехали?

Она кивнула, подтверждая.

—Куда?

Пьеретта, не отрываясь, смотрела ему в глаза, и ответ пришел сам собой.

—В... Манд? Мы присоединимся к Ваи-Каи?

Она выразительно улыбнулась.

—Но разве он согласен? Как ты можешь это знать?

Пьеретта наклонилась к нему и поцеловала в щеку, издав гортанный звук, —так она смеялась. Он перестал сопротивляться —во-первых, потому, что было очень трудно, почти невозможно противиться желаниям Пьеретты, а во-вторых —и в-главных, —потому, что он умирал от желания отправиться в лозерскую префектуру.

—Ты хотя бы знаешь, где его найти?

Она сдернула брезент, забралась на пассажирское сиденье и пристегнулась ремнем.

—Мы не попрощаемся с твоей матерью?

Пьеретта дала понять, что они уже простились.

—А как быть с одеждой, с умывальными причиндалами?

Она решительным жестом указала ему на открытые ворота внутреннего двора. Йенн покачал головой и сел наконец за руль. Машина завелась с пол-оборота, чему он немало удивился: мотор был в явно лучшем состоянии, чем жестянка. Он ехал по узким извилистым дорогам Обракского плато на автопилоте, а потом внутренний голос привел его прямо к дому Тома. Ваи-Каи встречал их у въезда во внутренний двор фермы. Он стоял под дождем в одной набедренной повязке и был, казалось, искренне рад видеть Йенна. Пьеретта выскочила из машины и бросилась в его объятия.

* * *

—Вы сами и ваши братья и сестры по двойной змее будете тем богаче, чем меньше добра накопите. Как все матери, земля великодушна и щедра, она отдает без счета, она любит каждого из своих детей. Те, кто отказывается делить ее с братьями и сестрами по двойной змее, увлекают все человечество на путь нищеты. Желание владеть частью того, что дано нам во всей его полноте, мало-помалу истощает источник.

У Ваи-Каи не было ни микрофона, ни громкоговорителя, но голос его разносился из конца в конец поляны, парил над Мандом, как громадная птица. Сколько людей его слушало? Йенн не мог подсчитать точно, но это были десятки тысяч. Дождь прекратился. Порывы сильного теплого ветра разгоняли облака, и вот уже робкий луч солнца осветил землю. Атмосфера была напрочь лишена суровой торжественности, столь характерной для некоторых мест поклонения и паломничества, и напоминала скорее обстановку грандиозного семейного торжества. Собравшиеся у подножия холма люди приехали из разных стран, они исповедовали разные религии и принадлежали к разным социальным слоям, но все они хотели услышать то, что в глубине души знали: мы —дети одной матери, у нас общая ДНК, мы —нити, неотъемлемые и сверкающие, космического полотна жизни, а дверь из настоящего открывается в иной миропорядок, в другое знание.

—Измерять, оценивать, объяснять и дробить мир —значит жить по принципу "разделяй и властвуй". Люди сейчас выделяют, изолируют ген, они смешивают, покупают и продают, забыв о целостности Творения и изначальном видении времени. Они, эти новые "торгующие в Храме", манипулируют природой, спекулируют богатствами двойной змеи, разрывают единение всех живых существ.

Йенн различал вдалеке отблески шлемов спецназовцев, окруживших поляну. Сотни темных силуэтов застыли в неподвижности, ожидая только приказа или малейшего предлога, чтобы врезаться с дубинками в гущу молчаливого сонма слушателей.

—Но храмовые менялы процветают лишь потому, что они превратили своих братьев и сестер в клиентов, в потребителей. Они сулят изобилие, вечную молодость, удовлетворение всех чувств и желаний. Они предлагают каждому живым войти в рай, обещанный всеми земными религиями. Когда-то люди покупали себе бессмертие, выполняя ритуалы или ведя праведную, благочестивую жизнь, а священники, жрецы, хранители священного знания держали их в невежестве ради собственного процветания. Теперь же, когда наука взобралась на пьедестал былых религий, люди надеются обрести бессмертие, манипулируя генами, подчиняя себе могущественную силу бесконечно малого, а торговцы все увеличивают и увеличивают свою власть над клиентами.