казалось важным. Может, Генри просто хранил два свидетельства в разных местах, но я сомневался в этом. Мой отец крепко держался за то, что считал своим, а то, что не мог удержать, он запирал.

Теперь я гадал, не было ли его собственничество более зловещим, чем я думал раньше. Возможно, у него были веские причины думать, что ее могут украсть.

Я сунул свидетельство и форму об опекунстве в карман куртки, удобно сложив их вместе.

Адвокат, с которым я разговаривал о передаче опеки над Джордан, указал мне на странность того, что мой отец женился на Джордан после того, как стал ее опекуном.

Хотя супруг может подать заявление на опекунство, редко когда уже существующему опекуну разрешается жениться на своей подопечной. Что-то вроде конфликта интересов, потому что это позволило бы ему воспользоваться тем, кто слишком уязвим, чтобы принимать собственные решения.

Или, говоря его словами: «Я бы настоятельно рекомендовал этого не делать».

Вот что вызвало у меня желания вернуться в этот дом и копнуть глубже.

Отец назначил себя опекуном Джордан до свадьбы. Вся их свадьба была фарсом. Она подписала бумаги, которые так и не были отправлены для регистрации брака, потому что Генри знал, что это может вызвать у него проблемы с законом.

По словам адвоката, я должен был оформить временную опеку над Джордан, пока моего отца лишали бы прав, жениться на ней, а затем подать заявление об опекунстве.

Боже, это было даже лучше, чем я надеялся. Мой отец фактически преподнес мне Джордан — и свое падение — на серебряном блюде.

Как чертовски мило с его стороны.

— Теперь ты у меня в руках, ублюдок, — прошептал я, злобно глядя на свадебную фотографию, которую он держал на своем столе. Милая бутафория, не более реальная, чем все остальное в этом доме. Джордан выглядела так красиво, что это причиняло боль, но отчаянное одиночество в ее глазах невозможно было скрыть.

Вытащив фотографию из рамки, я вырвал из нее Генри и сунул в карман ту половинку, на которой была Джордан. Я никогда не хотел иметь напоминание об их свадьбе, но у меня также не хватало духу порвать одну из ее фотографий.

Удовлетворенный, я запер его стол и вернул ключ на место, после чего спустился обратно в холл, где столкнулся прямо с Дженной.

Она посмотрела на меня, а затем опустила взгляд на мои босые ноги. Я увидел, как на ее лице промелькнуло несколько разных выражений.

— Только что звонил твой отец, — сказала она тщательно подобранным тоном. — Он сказал мне не ждать его сегодня вечером.

— Тогда, наверное, мне лучше уйти.

Она медленно кивнула, повернулась и пошла прочь. Я ждал, не возьмет ли она трубку, но она лишь вернулась на кухню.

Похоже, моему отцу и ее не удалось расположить к себе.

Я выдохнул и надел ботинки, чтобы убраться отсюда ко всем чертям. Ликование пульсировало в моих венах, вызывая головокружительный прилив сил. Я выиграл, — подумал я. Я, блядь, выиграл.

Мой отец был именно там, где я хотел его видеть.

Глава 32

Джордан

Это был первый раз, когда он оставил меня одну в доме. Если бы не мрачная решимость в его глазах, когда он уходил, я могла бы сказать, что он, казалось, почти раскаивается в своих действиях.

Первым делом я попробовала открыть дверь. Я не удивилась, но все равно была разочарована, обнаружив, что она заперта.

Мой телефон зажужжал. Ксандер, подумала я, наверное, проверяет меня в сотый раз. Он писал мне без остановки с того момента, как ушел, но я не отвечала.

И была удивлена, увидев, что это Генри отвечает на мое последнее сообщение.

Я: Что мне нужно сделать, чтобы это прекратилось?

Генри: Джордан! Я так волновался за тебя. Как ты?

Генри: Мы можем встретиться и поговорить? Сейчас я понимаю, что, возможно, был несправедлив к тебе, но ты не можешь винить меня за такую реакцию.

Мои глаза расширились так сильно, что заболели. Это был его старый трюк: он признавал минимальное количество проступков и делал вид, что проявляет великодушие, как потерпевшая сторона, но львиная доля вины всегда доставалась другому человеку.

А именно — мне.

Я сдавалась раньше, больше раз, чем могла сосчитать, потому что думала, что влюблена, и считала, что любовь подразумевает жертву. Я думала, что любовь должна причинять боль, потому что тогда все станет только лучше.

В своем наивном оптимизме и неуместном чувстве благодарности я не понимала, что люди, которые любят тебя, вообще не должны причинять тебе боль.

А если уж обидели, то должны извиниться и загладить свою вину.

А не делать этого снова.

И снова.

И снова.

Генри все еще печатал. Я могла представить его в кабинете, окруженного всей этой темной, отталкивающей мебелью, которая казалась еще темнее из-за штор, которые он никогда не раздвигал.

Генри: Александросу не следовало забирать тебя в твоем хрупком эмоциональном состоянии, но я понимаю, почему он это сделал. У него всегда было черно-белое представление о справедливости, и то, как я обошелся с тобой, Джордан, достойно осуждения. Но вы оба также поступили со мной плохо.

Использование полного имени Ксандера заставило меня задуматься. Я не слышала, чтобы его использовали очень давно.

Значит, это было его извинение? Если да, то Генри так и не сказал «прости», и оно казалось скорее заготовленным, чем искренним. Я легко могла представить, как он репетирует, точно выверяя каждое слово, — возможно, со своей помощницей.

Я проглотила горечь, хотя моя ушибленная щека и бок снова заныли при воспоминании о его импровизированном избиении.

Тем не менее, мне нужно было как-то исправить ситуацию. Возможно, прямо сейчас я ненавидела Ксандера, но прежде всего я была профессионалом и его представителем по связям с общественностью. Я знала, что Ксандер не отступит перед Генри. Если я не остановлю это безумие, он погубит себя, пытаясь уничтожить своего отца.

А я не хотела быть причиной разрушения его карьеры.

Я: Значит, только потому, что Ксандер защитил меня, он заслуживает того, что ты с ним делаешь? Он твой сын. И ты разрушаешь его будущее. Поэтому я спрашиваю тебя еще раз, Генри, что мне нужно сделать, чтобы это прекратилось?

На этот раз его реакция была медленнее. Мне стало любопытно, не потому ли это, что мы отклонились от его сценария.

Генри: Могу ли я тебя увидеть?

Могу ли я… Просьба о разрешении была странной.

Я: Не думаю, что это хорошая идея.