Генри: Я веду переговоры только с глазу на глаз, Джордан, как ты хорошо знаешь.

Три точки всплыли, а потом исчезли.

Генри: Ксандер и Джаспер — мои единственные дети, и ни один из них не хочет иметь со мной ничего общего. Это я теряю единственную семью, которая у меня осталась. Самое меньшее, что ты можешь мне дать, — это личная встреча.

Я перестала расхаживать, шокированная. Генри впервые показал свою уязвимость. Услышать это от него сейчас было все равно что узнать, что кактус может плакать. Но сочувствие было напрасным для такого человека, как Генри.

Я: Если твои сыновья не хотят иметь с тобой ничего общего, это плод твоих собственных действий.

Меня удивило, насколько безболезненно было говорить чистую правду. Столько лет все казалось запутанным, погрязшим в эмоциях, которые я не могла распутать. Но всё прояснилось, и реальность еще никогда не казалась такой леденяще прозрачной.

Как бы я ни злилась на Ксандера, часть меня также испытывала к нему жалость. Любой мужчина был бы в полном дерьме, если бы его воспитывал такой отец.

Генри был ответственен за то, что у Ксандера поганое чувство нормальности в отношениях. Из-за Генри Ксандер вел себя как собственный злейший враг. Генри был причиной, по которой Ксандер запер меня в этой спальне.

Генри: Вот почему я хочу встретиться. Я хочу загладить свою вину. Давай обсудим способы решения этой проблемы, пока она не стала еще более неприятной. Я могу отозвать и статью, и фотографию.

Удаление фотографии имело бы огромное значение для Ксандера и всей команды. Я была удивлена, что за такое короткое время стала заботиться обо всех парнях. Они поклялись защищать меня и прикрывать спину Ксандера; я не хотела, чтобы они страдали из-за этого.

Я: Перестань ходить вокруг да около. Вместо того, чтобы оскорблять нас обоих, почему бы тебе не сказать мне, каковы твои условия?

Генри капитулировал слишком быстро, отчего я заподозрила, что его первоначальное сопротивление было проверкой. Он выжидал, как будто я была одним из его инвесторов.

Генри: Если ты вернешься домой, я отзову прессу. Ты сможешь с помощью своей магии исправить нашу репутацию, а я найду способ оставить эту мерзкую историю в прошлом. Все это может закончиться уже завтра. Все, что тебе нужно сделать, — это вернуться домой.

Я ожидала, что он предложит именно такую сделку, но знала, что Ксандер никогда не согласится. Сердце сжалось в груди при одной мысли о том, что придется оставить его. Я не любила Генри; он был чудовищем. Я никогда не смогла бы вернуться к нему после того, что он сделал. Но я пока не могла раскрыть свои карты. По крайней мере, до тех пор, пока не найду другой способ выбраться из этой передряги.

Когда я проснулась на следующее утро, кто-то оставил поднос с завтраком на столе в кабинете. Я вяло ковырялась в еде и не удивилась, когда телевизор автоматически включился на игру Ксандера.

Я продолжала напоминать себе, что ненавижу его, даже когда он посвящал мне гол за голом. К последнему голу, к моему большому огорчению, румянец пополз вверх по моей шее. На этот раз я ненавидела себя за то, что оказалась такой слабой женщиной.

Пыхтя от досады, я провела остаток дня, обзванивая различные компании, готовые предоставить команде бесплатное снаряжение. Я удовлетворенно улыбнулась, когда одна из них клюнула на мою наживку и поняла, почему Ксандер не конфисковал мой телефон. Я бы сошла с ума, если бы не могла работать.

В мире безумия этот жест был странно милым.

Было уже далеко за полдень, когда я услышала голос одной из его сотрудниц:

— Мисс Максвелл? Мистер Максвелл обеспокоен тем, что Вы мало ели.

Я обвела глазами комнату, запоздало вспомнив, что Ксандер установил камеры… где-то здесь. То, что он наблюдал за моим режимом питания, раздражало до невозможности.

— Могу я приготовить Вам что-нибудь еще? — спросила женщина по ту сторону двери.

Как насчет ключа, запеченного в пироге, — бессмысленно подумала я, хотя от одной мысли о пироге мне стало почти так же плохо, как от чесночной пасты.

— Просто чай, — с усилием сказала я. — Слегка подслащенный.

Я обыскала комнату в поисках камер, но ничего не обнаружила. Возможно, они были спрятаны, как, например, внутри медведя, вот только у него не было ни одной мягкой игрушки.

Я прерывисто вздохнула как раз в тот момент, когда в дверь постучали.

— Здравствуйте, мисс Максвелл.

В комнату вошла женщина в брюках и красивой белой блузке на пуговицах, держа в руках поднос. Это был очень красивый чайный сервиз — кувшинчик для сливок, заварочный чайник и все остальное. Я подумала, не Ксандер ли его выбирал.

Джейми стояла на страже у двери, словно я в любой момент могла броситься наутек. Она не смотрела мне в глаза с тех пор, как потерпела фиаско с противозачаточными средствами, и вела себя так, будто я предала ее, попросив о том, на что у меня не было разрешения.

Теперь со мной действительно обращались как с душевнобольной.

— Ваш чай готов.

— Спасибо. — Я улыбнулась женщине и увидела, как она нервно отвела глаза. — Как тебя зовут?

— Мишель, мисс Максвелл, мэм.

— Мишель, — повторила я. — Каковы шансы, что вы с Джейми оставите замок на той двери открытым и позволите мне покинуть этот дом?

— Мы не можем этого сделать, мэм, — сказала Мишель, осторожно добавляя сливки в мой чай. — Мистер Максвелл сказал, что Вы нездоровы. Он, эм… — Она посмотрела на меня, а затем снова отвела взгляд. — Он сказал, что Вы больны.

Я кивнула, ожидая этого.

Она забрала чайник, оставив мне чашку и блюдце.

— Могу я еще что-нибудь для Вас сделать, мэм?

Теперь моя улыбка была натянутой.

— Как насчет того, чтобы позволить мне хотя бы прогуляться по этому дому, как нормальному человеку, вместо того, чтобы сидеть взаперти, как заключенная? Вне зависимости от того, больна я или нет, я должна хотя бы иметь возможность покинуть эту комнату.

Она пробормотала еле слышно:

— Пожалуйста, мэм. Не заставляйте меня вызывать сюда медсестру. Она даст вам успокоительное, если Вы попытаетесь выйти из комнаты. Мистер Максвелл также оставил нам номер телефона больницы на случай, если Вы будете вести себя так, будто представляете опасность для себя или для нас. Я не хочу делать ни того, ни другого.

Мое сердце упало.

Я знала о медсестре,