Под водой на якоре стоял деревянный колокол. Сверху он был обит тонким слоем железа и выкрашен в черное. Примитивная по сути, но не по исполнению, эта конструкция позволяла «русалкам» прятаться под водой. Втроем там, конечно, долго не высидеть. Банально не хватило бы воздуха. Зато, как оказалось, в нём не составляло никакого труда переехать в более безопасное для всплытия место. Колокол был на удивление легкий. Мы вдвоем с солдатом безо всякого труда вынесли его на берег.

Здесь меня ждало еще одно открытие. Сбоку к корпусу крепился круглый короб. Внутри был установлен мотор, а под ним — дюжина разнокалиберных лебедок. Все они были соединены в единое целое цепной передачей. На каждую лебедку была намотана прочная веревка, тоже черного цвета.

Я запустил мотор, и тот тихонько зафырчал. Переключатели под лебедками позволяли быстро сматывать или разматывать веревки. Слева к стене крепился металлический лист. Вся его поверхность была покрыта гравировкой: какие-то стрелки, значки, и везде с точностью до секунды было проставлено время. Должно быть, это были подсказки технику, который обслуживал подводную часть их представления.

— Здорово придумано, — сказал я. — Эх, такой бы талант, да в мирное русло…

— Ага, — поддакнул солдат. — Так что, ваш бродь, нет никаких русалок? Одна механика?

— Получается так, — согласился я.

— Ну ты ж елки-палки! А я перед выходом бабке Матрене три рубля за оберег отвалил, — пожаловался солдат. — Ваш бродь, а эта штука-то хоть ценная?

— Очень. Может быть, это самое ценное, что мы тут сегодня нашли.

— Ух ты!

Оставив его сторожить трофей, я оделся и отправился обратно в дом. Экипаж рядом с домом свидетельствовал, что большие шишки уже прибыли.

За столом сидели полицмейстер с инспектором. Уже одетые красавицы вновь рядком устроились на лавке. Старшая и брюнетка были в платьях, блондинка щеголяла в костюме для верховой езды. Леший при виде высоких чинов совсем пал духом и только бубнил, не переставая, что он кругом не виноват. Это все другие виноваты, это они его, бедного, обманули да под удар подставили. Ему никто не верил, да по большому счету и не слушал.

— А, Ефим, наконец-то, — обрадовался Вениамин Степанович. — Вы как раз вовремя. У Ивана Анатольевича много достоинств, но чистописание — не его конек.

Вообще-то, и не мой тоже. Я банально аккуратен, но Зайцев с такой готовностью уступил мне место, что мне просто некогда было отказаться. Как оказалось, он составлял опись наших трофеев, а заодно вел протокол допроса. Старшая русалка сдержала обещание и не спеша излагала историю их падения. Я успел застать ее рассказ почти с самого начала.

— Итак, — шепотом фиксировал я, — червонец из кошелька инспектора Гаврилова, помеченный чернильной точкой над словом «десять». Двадцать пять рублей. Пометок нет, но очень ровно загнут уголок.

— Под портретом Александра? — уточнил полицмейстер.

Русалки тотчас замолчали.

— Именно так, — подтвердил я.

— Тогда это деньги графа Комарова, — сказал полицмейстер. — У того есть привычка пересчитывать деньги, загибая уголки, так что это не должно было вызвать подозрений.

Я кивнул и сделал соответствующую отметку.

— Ну вот, — продолжила русалка. — Тогда мы переехали в Ригу, но там у нас сразу не сложилось. Дали всего пару выступлений, а потом еле ноги унесли.

— Надо же как, — почти сочувственно произнес инспектор, придвигая ко мне серебряное ожерелье. — Обязательно отметьте наличие треугольного скола на застежке.

Я дописал про рижские гастроли после каракулей Зайцева и на другом листе восьмым номером вписал «ожерелье серебряное, с пятью прозрачными камнями неустановленного типа с характерным треугольным сколом на застежке». Как потом выяснилось, камни оказались стеклянные.

— Тот тип в Риге тоже ожерелье обещал, — проворчала брюнетка.

— Дорогое? — спросил я.

Девушка пожала плечами.

— Он ведь только обещал. И не за просто так.

— А за что? — спросил я.

Брюнетка перевела взгляд на старшую. Рассказывала тут она за всех.

Как оказалось, русалки действительно были «русалками», а директор действительно был директором цирка. От самого цирка, правда, к тому времени оставался только его разорившийся в дым директор, которого я окрестил лешим. Настоящее имя он, по собственному признанию, забыл. Как позднее установило следствие, забыл он не только имя, но и триста тысяч рублей долга, на это имя записанного, однако в тот день леший упорно строил из себя жертву несчастной судьбы. Если же верить русалкам, то на судьбу он нещадно клеветал.

Удачно удрав из Москвы, леший благополучно прибыл в Петербург, где в первый же вечер в ночлежке судьба свела вместе всю его новую труппу: трех спортсменок-красавиц, плававших так, что рыбы завидовали, и оказавшегося на мели инженера. Труппу, не мудрствуя лукаво, назвали «Русалки». Первое же выступление — тогда еще с резиновыми ластами-хвостами — имело полный успех, чему, впрочем, немало способствовали костюмы красавиц. Точнее, почти полное отсутствие таковых.

— И не стыдно было? — покачал головой полицмейстер.

— Так а всё равно было темно, — усмехнулась блондинка. — Четыре факела на весь бассейн.

— Вряд ли бы они так хлопали, если бы совсем ничего не разглядели, — вздохнула брюнетка.

— Ну, что-то, конечно, видели, — сказала старшая. — Еще больше себе придумали, а собственное воображение — оно завсегда лучше чужих фокусов.

Инспектор кивнул, жестом призывая продолжать. Дальше дела труппы быстро пошли в гору, хотя по вполне понятным причинам ночные выступления русалок широко не афишировались. Девушки выступали на берегах рек, озер, даже разок в специальном бассейне порезвились.

— Вот там света было навалом, — пожаловалась старшая. — Дай им волю, вообще бы прожектор поставили. Но мы к тому времени притерпелись. Специально дома почти нагишом расхаживали, чтобы привыкнуть.

Финал был предсказуем. Богатый зритель возжелал одну из русалок — блондинку. В ответ на откровенное предложение зритель схлопотал по физиономии, после чего директор получил предписание о закрытии цирка за аморальное поведение.

Вместо этого труппа отправилась на гастроли. Вдали от столицы публика была не столь избалована, а Семенов мастерил одно устройство за другим, позволяя девушкам устраивать настоящие феерии на воде. В бщем, как ни странно это звучит в конкретно данной истории, если бы не порядочность девушек, всё бы у них сложилось успешно.

Однако что в столице, что в глубинке зритель, по сути своей, одинаков, и питерская история повторялась раз за разом. Непристойное предложение, отказ и суровое изгнание за непристойное поведение. Частые переезды оборачивались новыми расходами, да и реквизит дорожал. И вот когда перед лешим всерьез замаячила картина повторного разорения, судьба на аркане приволокла к нему ювелира Симоно.