Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У вас достоверные сведения, ваше высокопревосходительство, – пожал плечами Джилрой, – но это ни о чем не говорит. Большая часть моей службы проходила на севере Индии, в Малаканде…
– И вы хотите сказать, что в середине девяностых годов не встречались в Памирах с русскими офицерами?
– Да разве все упомнишь, – попытался ускользнуть от прямого ответа капитан, – ведь столько времени прошло.
– А вы вспомните события, происходившие в памирском княжестве, граничащем на севере с Индией, где правитель Читрала почти двадцать лет назад решил выдворить со своей территории британскую администрацию и стать под защиту России?
– Об этом писали газеты, – неопределенно ответил Джилрой.
– Британские газеты писали о подавлении восстания бунтовщиков, но там ни слова не говорилось о том, что наследственный правитель Читрала направил на встречу с русским экспедиционным отрядом своего сына с особой миссией – передать его настоятельную просьбу о присоединении этого памирского ханства к России.
– Мне ничего об этом неизвестно, – пожал плечами англичанин.
– Я подхожу к сути поднятого мной вопроса, – уверенно промолви Самсонов, – после того как штабс-капитан Баташов, начальник этого экспедиционного отряда, встретился с посланцем Великого хана и ему стало ясно, что письмо правителя Читрала необходимо как можно быстрее доставить в Ташкент, он, основываясь на ложной информации будто бы случайно попавшего туда британского резидента, действующего под личиной купца Рахима, направился кратчайшим путем, пролегающим через Кашмир. Не без интриг этого же резидента британские власти запретили заходить русским в Кашмир. И тогда отряду пришлось двигаться в Алайскую долину в обход, через Каракорумский перевал. В конце концов, пробираясь в зимнюю стужу через высочайшие памирские горы, отряд с огромными потерями лишь через месяц вышел в Алайскую долину. Но к этому времени брать под свое покровительство Читрал было уже поздно. Малакандская армия разбила туземное войско, и правителем там стал британский ставленник. Вам это ни о чем не говорит?
– Ваше высокопревосходительство, вы хотите сказать, что этим британским резидентом был я? – обиженным тоном промолвил Джилрой.
– Я уверен в этом, – твердо заявил генерал, – жаль, что здесь нет самого Баташова, он бы непременно лично напомнил вам обо всем вышесказанном.
– Но на чем же основывается ваша уверенность? – продолжал упорствовать англичанин.
– Штабс-капитан Баташов оставил описание этого лжекупца Рахима, в котором он признал британского резидента. Я помню этот словесный портрет наизусть: «Человек среднего роста, 20–25 лет от роду, с приятными чертами шоколадного от загара, полученного на Востоке, лица европейского типа, ежиком темных волос на голове и рыжими усами, по-кавалерийски загнутыми вверх. Отличается прежде всего необычайно острым взглядом своих пронзительных и настороженных глаз. Привычка: рассматривая что-то, он, словно гриф, ненадолго впивался взглядом в предмет наблюдения, потом резко вскидывал голову, осматриваясь по сторонам…»
Капитан Джилрой, припертый к стенке, молчал, усиленно думая, что же сказать в ответ.
– Я же недаром попросил вас глянуть на фотографии. Ваша привычка резко вскидывать голову вас и выдала. Ведь в остальном все, кроме возраста, сходится. Вам сколько лет минуло?
– Сорок пять, – угрюмо произнес капитан.
– Значит, вам было тогда лет двадцать пять, – констатировал Самсонов. – Все сходится! Отрицать бессмысленно. По вашей вине погибли семь нижних чинов и один офицер. Если вы не желаете участи своих коллег, Коннолли и Стоддарта, казненных эмиром Бухары Насруллой более полувека назад за вооруженное противодействие российской экспансии на Востоке, то я готов предложить вам сотрудничество на благо России. В противном случае, я передам вас в руки внука Насруллы, нынешнего бухарского эмира Абдулахад-хана.
(Нужно отметить, что, видя активное расширение Российской империи на Востоке, Британия, заботясь о безопасности своих колониальных владений и стремясь оградить Индию от мнимой угрозы со стороны России, выдвинула идею объединения под британским протекторатом Хивы, Бухары и Коканда, которые вкупе с Афганистаном должны были стать заслоном на возможном пути продвижения русских войск. С этой целью в начале 40‐х годов XIX века в Восточные ханства были направлены британские эмиссары, предлагавшие в обмен на дружбу против России не только деньги и товары, но и оружие. Стоддарт и Коннолли в числе других британских агентов в разное время прибыли в Туран, чтобы подготовить хивинского хана к могущему вскоре последовать занятию англичанами Балха и Кундуза, как прежних провинций Кабула, и замене пророссийского бухарского эмира Насруллы британским вассалом Шахи Суджи в том случае, если Насрулла воспротивится занятию Балха и Кундуза. Высокомерие, заносчивость и откровенный шантаж, к которому прибегали британские эмиссары, вызвали негативное отношение к ним и вскоре, по приказу эмира, сначала один, потом другой были взяты под стражу. Стремясь избежать смертной казни, Стоддарт даже пошел на принятие ислама и совершил обряд обрезания. Но это ему нисколько не помогло. Коннолли, прибывший в Туран уже после ареста своего коллеги, тоже одержимый идеей создания антироссийского «санитарного кордона» из армий среднеазиатских государств, на аудиенции у хана быстро выяснил, что тот не желает быть британским вассалом и предпочитает дружить с Ак-Пашой.
Так ничего и не добившись, Коннолли вернулся в Кабул, откуда на следующий год отправился со своей последней миссией в Бухару, где вновь попытался склонить ее правителя к антироссийскому британскому протекторату. Кроме этого, у него было и еще одно деликатное поручение – спасти подполковника Стоддарта, уже более года находившегося в заключении в подземной тюрьме-зиндане. Но эмир Бухары Насрулла, поняв, что его толкают на войну с соседними ханствами, повелел в гневе присоединить Коннолли к Стоддарту, а через год, несмотря даже на заступничество российского МИДа, жестоко казнил.)
Последние слова, сказанные генералом, произвели на англичанина неожиданный эффект. Он схватился за голову и, раскачиваясь из стороны в сторону, в отчаянии бормотал:
– Говорил же мне отец, не лезь в политику! Но бедный Уинстон не послушался его. И вот