Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я хочу, чтобы мы стали друзьями, — улыбнулся он. — И вы помогли мне превратить этот медвежий угол в островок современной цивилизации посреди океана патриархальной дикости.
— Ни больше и не меньше? — с равнодушным видом спросил Олег.
— Больше, намного больше, — улыбка Иннокентия Павловича стала еще дружелюбней и шире, казалось, она сейчас разорвет его рот. — У меня грандиозные планы на Кулички. Это золотое дно. И я могу помочь вам обогатиться, если, разумеется, вы поможете мне.
— И чем же? — сухо спросил Олег, не показывая своего отношения к словам собеседника.
— Своим влиянием на местных жителей, — добродушно произнес Иннокентий Павлович, но его глаза были совсем не добрыми. — Ведь, по сути, они все язычники в душе. И они намного больше верят вам, чем отцу Клименту. А ваших богов боятся больше, чем его бога. Одно ваше слово — и они смирятся. И воспримут приход цивилизации в свой дикий край не как трагедию, а как великое счастье, невероятную удачу. И не станут, образно говоря, совать мне палки в колеса. Положим, я не очень этого и боюсь, но все же лучше избежать такого сценария. Как говорится, плохой мир лучше доброй ссоры. Вы согласны со мной?
— Насчет плохого мира и доброй ссоры — да. Относительно всего остального… — Олег покачал головой. — Мне кажется, в данном случае применимо высказывание, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Жителям Куличков не нужна цивилизация в том виде, в котором ее предлагаете вы. В этой цивилизации правит маммона, то есть деньги. А, как утверждается в библии, нельзя одновременно служить и Богу, и мамонне. И я согласен с этим.
Иннокентий Павлович даже вздрогнул, поразившись, что его гость словно угадал его недавние мысли. Будто прочитал их в его глазах. И, подумав так, Иннокентий Павлович на всякий случай отвел свои глаза, чтобы не выдать себя в дальнейшем.
— Но вы даже не знаете, что я собираюсь дать Куличкам, — Иннокентий Павлович перестал улыбаться, он начинал злиться. — А уже осудили меня. И, кстати, кто вам дал право говорить за всех жителей поселка? Не слишком ли много берете на себя, жрец Велеса?
— Я всего лишь высказал свое мнение, — спокойно сказал Олег. — Вы сами просили меня об этом.
Они помолчали.
— Так вы не верите, что я несу благо Куличкам? — задумчиво произнес Иннокентий Павлович, взглянув на часы. В его голосе почти не прозвучало вопросительных интонаций, скорее, это было утверждение.
— Не верю, — улыбнулся Олег. — Разрази меня молнией Перун.
— А сами-то вы что можете им предложить? — спросил Иннокентий Павлович. — Кроме слов.
— Я строю на свои средства среднюю школу в Куличках, где пока есть только начальная, — ответил Олег. — Это немного, признаю. Но лучше, чем ничего. А там посмотрим.
Иннокентий Павлович презрительно усмехнулся.
— По силам и ноша? — язвительно сказал он. — А я-то думал… Но теперь вижу, что сильно вас возвысил. На деле гора породила мышь. Мне жаль, что я ошибся.
— Не буду вас опровергать, — сказал Олег. — Говоря по правде, мне абсолютно безразлично, что вы обо мне думаете. Но мне не безразлична судьба Куличков. И я буду противостоять вашему нашествию. Всеми своими слабыми силами. И языческим духом.
— Значит, ссора вместо мира? — спросил Иннокентий Павлович. — А ведь мы могли быть союзниками.
— Никогда, — сказал Олег, вставая. — И лучше сразу внести полную ясность в наши взаимоотношения. Чтобы не питать иллюзий.
— Уважаю достойных противников, — сказал Иннокентий Павлович. — Но вы мне не соперник. Я прихлопну вас, как муху.
— Попробуйте, — невозмутимо ответил Олег. И показал на карту, лежавшую перед его собеседником. — И вот что еще — забудьте про свои планы насчет Зачатьевского озера. Это мой вам добрый совет.
— Не буду вас благодарить за совет, — голос Иннокентия Павловича был пропитан сарказмом. — И провожать тоже. Надеюсь, выход найдете сами.
Олег ушел, ничего не ответив и только с сожалением взглянув на него.
Едва за ним закрылась дверь, Иннокентий Павлович взял хрустальный стакан со стола и запустил им в стену. Стакан с жалобным звуком разлетелся на множество мелких осколков. Отведя душу, Иннокентий Павлович впал в задумчивость. Но размышлял он недолго. Дверь снова открылась, и вошел Леонид. Он замер у порога, не решаясь пройти дальше, и с немым вопросом в глазах смотрел на Иннокентия Павловича.
— Жрец артачится, — хмыкнул тот. — Возомнил себя невесть кем. И даже осмелился давать мне советы. Но он может стать проблемой. Что скажешь об этом?
— Как прикажете, Иннокентий Павлович, — с готовностью произнес Леонид. — Места глухие. Никто даже искать не будет.
— Пожалуй, с этим подождем, — подумав, сказал Иннокентий Павлович. — Дадим жрецу шанс одуматься. Но сделаем предупредительный выстрел, чтобы он знал, что со мной нельзя так разговаривать. Он гордится тем, что строит в Куличках школу. Сделай так, чтобы у него не было повода для гордости. Надеюсь, для тебя это не трудно?
— Да, — кивнул Леонид. — Плевое дело.
— И знаешь, какая превосходная мысль только что пришла мне в голову? — усмехнулся Иннокентий Павлович. — Совсем ни к чему делать это своими руками. Найди кого-нибудь из местных жителей из числа недовольных и поручи это им. Если что, мы не при чем. Местные разборки. Понимаешь?
— Не совсем, — признался Леонид. — Искать недовольных чем?
Иннокентий Павлович нахмурился. Он не любил, когда подчиненные задавали вопросы, вместо того, чтобы незамедлительно исполнять приказы. Но все же ответил:
— А это не важно. Правительством, социальной политикой, соседом, женой — все равно. Главное, чтобы человек испытывал недовольство, а от этого до желания мстить всему миру всего один шаг. Неужели таких нет в Куличках? Вот уж не поверю! Даже среди апостолов нашелся Иуда.
— Потребуется время, — сказал Леонид. — Кулички — это terra incognita для меня.
— А ты привлеки к поискам Ирину, — посоветовал Иннокентий Павлович. — Она прожила в Куличках несколько дней, многое узнала. Пусть поделится с тобой своими знаниями. — Он начал злиться на непонятливого подчиненного и повысил голос: — Почему я должен тебя всему учить? Иногда мне кажется, что проще сделать самому, чем растолковать тебе. И тогда возникает вопрос: зачем ты мне нужен?
Леонид знал, что лучше не возражать, когда Иннокентий Павлович сердится. И он молчал, поедая его глазами, в которых страха было больше, чем преданности.
— Ладно, пошел прочь, — сказал Иннокентий Павлович. — Завтра утром жду новостей. И не