«Вот у кого могли бы поучиться мировые политики, – подумал я с восхищением. – Светлейший из умов под волной седых волос».

– Между делом, – сказал я, – я узнал о Форсайте и косилках для газонов.

У Дарта отвис подбородок. У Марджори округлились глаза.

– А еще, – продолжил я, – я узнал о некоторых приключениях, пережитых Ханной, и известных последствиях этих делишек.

– О чем это вы говорите? – удивился Дарт. Марджори просветила его:

– Ханна загуляла с цыганом и забеременела, как последняя дурочка. Кит набросился на цыгана, который, конечно, потребовал денег. Мой брат откупился от него.

– Ты хочешь сказать… – начал соображать Дарт, – что Джек… что отцом Джека был цыган!

– Что-то в этом роде. Даже не румын. Так, рвань подзаборная, – сказала Марджори.

– О Боже, – поразился Дарт.

– И прошу больше этого не повторять нигде и никому, – твердо приказала Марджори. – Ханна говорит Джеку, что его отец иностранный аристократ, которого погубит скандал.

– Да, – чуть слышно проговорил Дарт. – Джек сам сказал мне это.

– И пусть верит в это. Надеюсь, Ли, – повернулась она ко мне, – что это все.

На столике подле ее кресла зазвонил телефон. Она сняла трубку.

– Да… когда? Дарт здесь. И Ли тоже. Да. – Она повесила трубку и сказала Дарту: – Это твой отец. Сказал, что едет сюда. Похоже, он вне себя. Что ты такое натворил?

– Кит с ним? – я вздрогнул, и это не прошло незамеченным Марджори.

– Вы боитесь Кита?

– И не без оснований.

– Конрад говорит, что Кит посоветовал ему приехать сюда, но я не знаю, с ним Кит или нет. Вы хотите сейчас же уехать, не дожидаясь их?

Да, я и хотел, и не хотел. Я представил себе убийство у нее в гостиной – картина вовсе не в аристократическом духе этого дома.

Я проговорил:

– Я привез показать вам фотографию. Она в машине Дарта. Сейчас принесу.

Я встал и пошел к двери.

– Только не уезжайте, бросив меня здесь, – полушутя-полусерьезно сказал Дарт.

Соблазн поскорее унести оттуда ноги был велик, но куда я мог удрать? Я вынул фотографию в коричневом пакете из кармана в дверце автомобиля, куда клал его, и возвратился в гостиную.

Марджори взяла фотографию и посмотрела на нее, ничего не понимая.

– Что это значит?

– Сейчас объясню, – сказал я, – но поскольку Конрад едет сюда, подожду до него.

От дома Конрада до особняка Марджори было рукой подать. Он приехал очень скоро, и, к моему облегчению, без Кита. Однако он приехал во всеоружии, с охотничьим ружьем, другом помещика, в руках. Ружье он держал наперевес, а не сложенным вдвое, как обычно принято носить охотничье оружие.

Он ворвался в комнату, оттолкнул слугу, церемонно объявлявшего: «Лорд Стрэттон, мадам», – и, протопав по неяркому китайскому ковру, остановился передо мной, наставив двустволку на меня.

Я поднялся. Нас разделяли какие-то три фута.

Он держал ружье не так, как делают, стреляя по птице, а от бедра. С такого расстояния он не промахнулся бы и в комара.

– Вы лжец и вор, – его распирало от ярости, пальцы плясали на спусковом крючке.

Я не отрицал обвинения. Я смотрел мимо него с его ружьем на снимок, который держала в руках Марджори, и он проследил за моим взглядом. Он узнал фото и посмотрел на меня с тем же убийственным выражением, какое я видел у Кита. Стволы направились мне прямо в грудь.

– Конрад, – резко окликнула его Марджори, – успокойся.

– Успокоиться? Успокоиться? Жалкая личность вламывается в мой кабинет, взламывает стенной шкаф и обкрадывает меня.

– Тем не менее ты не имеешь права убивать его в моем доме.

В какой-то степени складывалась комическая ситуация, но от фарса до трагедии всегда один шаг. Не рассмеялся даже Дарт.

Я сказал Конраду:

– Я спасу вас от шантажа.

– Что?

– О чем это таком вы говорите? – заинтересовалась Марджори.

– Я говорю о том, что Уилсон Ярроу шантажирует Конрада, требуя от него согласия на строительство новых трибун.

Марджори не удержалась от восклицания:

– Так вы все-таки раскопали!

– Ружье заряжено? – спросил я Конрада.

– А как же.

– Будьте добры… э… может быть, вы направите его куда-нибудь в другую сторону?

Он стоял, как гранитный утес, тяжелый, насупленный, неподвижный.

– Отец, – взмолился Дарт.

– А ты молчи, – прорычал Конрад. – Ты ему помогал.

Я решился рискнуть:

– Уилсон Ярроу сказал вам, что, если не получит контракта на новые трибуны, он примет меры, чтобы Ребекку лишили права быть жокеем.

Дарт вытаращил глаза. Марджори фыркнула:

– Это же смешно.

– Нет. Ничуть не смешно. На этой фотографии Ребекка берет деньги на ипподроме от человека, который похож на букмекера.

От волнения я поперхнулся. Никогда еще на меня не наводили заряженного ружья. Даже продолжая верить в то, что сдерживающие начала в Конраде не исчезли, как исчезли у Кита, я не мог не чувствовать, что у меня взмок затылок.

– Я прослушал пленку, – проговорил я.

– Вы выкрали ее.

– Да, – признался я. – Я выкрал ее.

– Теперь вы будете шантажировать меня, – его палец на спусковом крючке напрягся.

– О, Конрад, ради Христа, – сказал я, начиная злиться. – Ну подумайте сами. Я же не буду вас шантажировать. Я приму меры, чтобы этого не делал Ярроу.

– Как?

– Если вы отведете от меня свою пушку, я вам скажу.

– Что за пленка? – спросил Дарт.

– Пленка, которую ты помог выкрасть из моего шкафа.

Дарт совсем сник.

– Дарт ничего не знал, – сказал я. – Он был на улице, сидел в машине.

– Но ведь Кит обыскал ваши карманы, – возразил Дарт.

Я сунул руку в карман брюк и вынул кассету. Конрад увидел ее и позеленел от ярости.

– На этой кассете, – объяснил я Марджори, – записан телефонный разговор, который вела Ребекка, продававшая информацию о лошадях, на которых она будет скакать. Это самое страшное из преступлений на скачках. Достаточно послать ее вместе со снимком тем, кто руководит бегами, и жокейской карьере Ребекки конец. Ей запретят выступать. Имя Стрэттонов будет запачкано.

– Но она просто не может этого сделать, – чуть не плача, выдавил из себя Дарт.

– Она призналась в этом, – произнес Конрад, будто слова ранили ему язык.