К 15 августа 1937 г., то есть за три недели с момента начала так называемой «массовой операции», в Запсибкрае было арестовано 13.650 человек (для сравнения: в Белоруссии — 7.894, в очень крупной Омской области — 5.656). Деятельность Миронова была признана образцовой, но для новой работы, которую для чекиста подыскал Сталин, был необходим формально штатский человек.

Получив сначала звание комиссара госбезопасности 3-го ранга, а потом и орден Ленина за сибирские дела, Миронов приказом от 15 августа 1937 г. неожиданно был зачислен в действующий резерв НКВД и получил секретное задание ехать в Монголию на смену только что арестованному послу (и одновременно разведчику) В. Х. Таирову, обвинённому в сговоре с японской военщиной с целью захвата МНР. На сборы дали три дня. Повышение было очевидным; вельможный Эйхе заискивающе прощался с Мироновым, надеясь на его возможную протекцию, и уверяя Агнессу в том, что они-де отлично сработались с Сергеем…

Правда, по дороге в Монголию ему пришлось испытать стресс, столкнувшись с ситуацией, когда явно пытали «своих». На каком-то полустанке Миронов с женой слышали душераздирающие вопли истязаемого. Этим пытаемым, как догадался Миронов, был его предшественник на посту полпреда, выдающийся советский разведчик Таиров, которого везли в одном из вагонов (арест Таирова долго скрывали от советских военных в МНР и монголов; Сталин лично 23 октября 1937 г. разрешил Фриновскому сообщить об изъятии Таирова органами НКВД военной верхушке, «но без того, чтобы монголы знали об этом»)[288]. Такое открытие не вдохновляло, но на общем состоянии Миронова не особенно отразилось, хотя сам Сергей Наумович предпочитал ломать видных арестантов не вульгарными побоями, а при помощи проверенных способов — длительных ночных допросов, угроз, лживых обещаний, провокаций, а также так называемых выстоек, когда жертве сутками не давали садиться.

По пути в Монголию чекистский поезд остановился в Иркутске, где Миронов присутствовал при том, как Фриновский избивал допрашиваемого партийца. После экзекуции, видя подавленность Миронова, высокопоставленный палач не преминул блеснуть столичной осведомленностью — сообщил, что товарищ Сталин приказал бить врагов, пока те не сознаются… Видимо, этим избиением Фриновский передавал передовой опыт недостаточно просвещённым местным кадрам.

Кстати, другой ежовский заместитель — Лев Бельский, приехав в Новосибирск осенью 1937 г., сразу спросил: «Арестованных бьёте?» Местные чекисты, видимо, сочли надёжным промолчать о масштабных избиениях, которые практиковались с самого начала «массовых операций», но Бельский тут же дал установку: «Бейте, мы (т. е. центральный аппарат НКВД — А. Т.) бьём». Воспоминания Агнессы о рассказе Миронова относительно действий Фриновского подтверждаются опубликованными показаниями иркутского чекиста, присутствовавшего вместе с Мироновым при избиении Фриновским одного из арестантов[289].

Преодолевая свои эмоции, Миронов чувствовал себя выделенным для великой цели очищения СССР от остатков эксплуататорских классов, приобщённым к элите государства, поручившей ему вершить суд и расправу над тысячами и десятками тысяч. А монгольская командировка придавала его полномочиям международный характер.

Миронов понимал, что Сталин облёк его исключительно высоким доверием, назначив полпредом СССР в Монголии. Большая малонаселённая страна, пограничная с Китаем, где интересы Советского Союза столкнулись с интересами крайне агрессивной имперской Японии, представляла для вождя народов особую ценность. Все намёки на пятую колонну там должны быть выполоты столь же тщательно, как и в СССР.

На Дальнем Востоке пахло войной; машина с Мироновым и его семьёй от Улан-Удэ 600 километров ехала по дороге, вдрызг разбитой только что вошедшим в Монголию корпусом И. С. Конева. Монголия фактически была оккупирована, а всё ее руководство вскоре перестреляно в рамках борьбы с «гендуно-демидовским заговором» (П. Гендун был премьер-министром, а Демид — главкомом монгольской армии). Террор в МНР оказался намного более разнузданным, нежели в Советском Союзе.

В Улан-Батор вместе с новым полпредом прибыл замнаркома внутренних дел Михаил Фриновский, 13 сентября отправивший Ежову шифровку об аресте — с согласия Х. Чойбалсана и А. Амора — видного деятеля Энзона (якобы «английского резидента, перевербованного японцами») и его помощника Дамдина, а также о планах разгрома «ламской тибетской колонии» и проникновении «в сеть английской связи на Тибет и японской на Хайлар (Маньчжурия)»… В том же сентябре 1937 г. после посещения Фриновским и Мироновым Улан-Батора были введены — по предложению Фриновского — особые тройки для быстрого расстрела «врагов народа».

Миронов к этим карательным делам имел прямое отношение, выступая в качестве непосредственного руководителя истребления «врагов монгольского народа». Полпред Советского Союза в Монгольской Народной республике был не столько полномочным представителем, сколько фактически полномочным правителем этой страны, реально ставшей просто одной из республик СССР. Диктаторские полномочия Сергея Наумовича хорошо видны из его докладных в Москву. Террор, который развязал этот «дипломат», был чудовищен.

Полпред, разумеется, не замедлил быстро разобраться с сомнительными монгольскими чекистами. Уже 18 октября Миронов сообщал в НКВД (не в НКИД!) о вскрытии «большой контрреволюционной организации» в системе МВД Монголии и получении сведений от первого заместителя премьер-министра Чойбалсана насчёт показаний на прокурора МНР Борху и посылке их премьеру Амору для постановки вопроса об аресте. Да, так и было: первый вице-премьер сообщает советскому послу сведения, выбитые чекистами на прокурора, а посол направляет их главе монгольского правительства.

В феврале следующего года Миронов предлагал арестовать новых заговорщиков и просил «срочно помочь инструкторами». Этих инструкторов у Миронова было множество, и немалая часть из них, кстати, потом пошла под суд вместе с полпредом. 3 апреля 1938 г. он сообщил Фриновскому о результатах своей работы: арестовано по «заговору» к 30 марта 10.728 чел., среди которых преобладали ламы (7.814), а также буряты с китайцами (две тысячи), министерские чиновники и старшие офицеры (500 чел.) и феодалы (322 чел.). В планах Миронова было арестовать за апрель дополнительно четыре тысячи лам, а позднее — ещё две тысячи. К исходу марта уже было осуждено к расстрелу 6.311 чел., что составляло порядка 3 % взрослого мужского населения Монголии… Всего монгольские тройки в 1937–1939 гг. осудили более 25 тыс. чел., приговорив к смерти свыше 20 тыс., или 80 % [290]. Таким образом, Монголия потеряла до 10 % мужского населения.