Он опустошил стаканчик, положил в рот кусок колбасы, прожевал. Остальные игравшие последовали его примеру.

– Как мне быть-то? – спросил высокий. – Я хорошо оплачу, не сомневайтесь.

– Нет, сейчас нельзя. Может быть, потом когда-нибудь. А если у тебя горит, сделай сам. Делов-то. Ты вон здоровый. Пхнул и с концами, – крупный подтолкнул чернявого парня. – Витек бы сумел, но ему сейчас светиться не надо. У него недавно серьезная операция была. Так что осуществляй, так сказать, лично. Он каждый день бегает.

– Маршрут покажете?

– Витёк тебя проводит. Ты на машине? Вот и съездите, посмотрите.

– С меня сколько?

– Отдай Витьку три тысячи, и будем в расчете.

Чернявый парень поправил кепку, застегнулся. Встал, подошел к высокому в пуховике.

– Не нервничай, все сойдется.

Когда Витёк и высокий ушли, мужчина в хрустящей куртке загадочно сказал:

– Так лучше будет. А то он что-то последнее время суетился много. Договаривался со всеми, внимание привлекал.

– Ну, и пора ему, не жилец уж, – подтвердил старик.

* * *

В один из первых мартовских дней, предшествовавших Международному женскому, на строгинском берегу Москвы-реки, окаймленном бетоном, было бело и чисто. Снег начал сыпать из серых облаков с опаской, потом разошелся и повалил густо. Ни одного обывателя, гуляющего с детьми или собаками, не просматривалось в этом глухом месте, отделенном от прочего мира рекой и лесистым откосом, забранным непроницаемыми оградами правительственных дач.

Неожиданно появилась одинокая фигура бегуна. Невысокий худощавый человек в вылинявшей футболке, спортивных штанах, кедах и шерстяной шапочке неторопливо бежал по краю берега вдоль бетонного обрамления. Через некоторое время от залепленного снежной кашей дерева отделился высокий силуэт в синем лыжном костюме и так же размеренно двинулся следом за первым бегуном. Снег валил все гуще, и скоро в двух метрах от глаз трудно было что-либо различить.

Через минуту высокий силуэт настиг невысокого бегуна и резко его толкнул. Человек в вылинявшей футболке упал вниз и, пробив тонкий лед, опустился глубоко в воду. Однако его запрокинутое, красно-сизое лицо с зажмуренными глазами и открытым ртом скоро показалось в черной воде. Человек взмахивал руками, стараясь ухватиться за малейший выступ бетонированного берега. Но отвесная стена, покрытая ледяной коркой, не давала тонущему зацепиться. Лед крошился под его ногтями, и, чуть приподнявшись, он обрушивался обратно в реку.

Прошло несколько минут исступленной борьбы за жизнь. Тонущий человек, в очередной раз показавшись из-под воды, издал захлебывающийся сиплый крик. Уйдя снова под воду, он уже не мог вынырнуть. Только рука судорожно хватала воздух, потом и она скрылась. Несколько секунд еще заметны были пузыристость и волнение воды, после чего в пробитой падением полынье установилась черная гладь.

Пушистый снег продолжал лететь с низкого неба, будто опуская глухую белую завесу, в которой вязли звуки и пропадали очертания предметов. Куда девался высокий в синем костюме, понять было невозможно. Тем более что невольными свидетелями происшедшего оказались только вороны да большой дятел, стучавший на сосне рядом с Троицкой церковью.

Спустя месяц участковый инспектор Маштаков, тот самый, которого перед смертью так невежливо обозвала старуха Кулькова, заявил в милицейское управление об исчезновении пенсионера Хлупина. Но поскольку по всей России сейчас пропадают без внятной причины тысячи граждан, милиция отнеслась к заявлению участкового инспектора спокойно. В соответствующем отделе завели дело, чтобы через полгода объявить Хлупина во всероссийский розыск.

Когда об этом сообщении участкового случайно услышал капитан Маслаченко, он нахмурился, и брови его при этом соединились в единую горизонтальную линию. Капитан подумал и позвонил в комнату, где сидел майор Сидорин. В трубке в ответ на сказанное раздался раздраженно-усталый голос:

– Одной сволочью стало меньше!

– Нет, вы подумайте, Валерий Фомич. Что же получается? Мы знали виновных в самоубийстве Слепакова, а доказать ничего не могли. Виновные остались на свободе и жили без всякого для себя ущерба. И вдруг – как посыпалось: взрыв телевизора у Кульковой… она выжила только чудом…

– Мать ее растак, – прибавил Сидорин.

– Ладно, хорошо. Комитетчики задержали в третий раз Илляшевскую. Взяли с поличным. Суда ей не миновать. И от срока она тоже не увильнет. Хотя…

– Гы-и… – жутко, будто косматый леший, гоготнул в трубку Сидорин. – Вот именно «хотя»!

– Но все-таки, по закону, это официальный конец «Золотой лилии».

– Ах, как приятно слышать! Прямо ласкает слух. Жаль, Галя не увидела…

– Галя? Да, – вздохнул Маслаченко и продолжал: – Не так давно «газель» убивает Кулькову. И в случае с телевизором, и в случае с «газелью» свидетели указывают на малорослого молодого парня с черными волосами. Я грешил на друга Дмитрия Ряузова, на Ардаматского. Мотивация есть все-таки: месть за отца лучшего друга. Проверял, перепроверял. Но у него железное… нет, чугунное алиби. Десятки людей в один голос разрушили мое подозрение. Тогда – кто? Кто укокошил Кулькову? Есть ответ? Нет ответа. Абсолютный глухарь. И какие-то совершенно неуловимые мстители.

– Обидно, конечно, что мы этих паскуд – Кулькову и Хлупина не посадили.

– Хлупин-то исчез. Растаял в один прекрасный день, как снег под солнцем. И чую я, Валерий Фомич: Хлупин убит.

– Я тоже почему-то в этом уверен. Некому теперь проводами к батарее пристегиваться. Вот видишь, Андрей, справедливость восторжествовала. Преступники наказаны.

– Справедливость восторжествовала бы, Валерий Фомич, если бы мы их задержали, предъявив обвинение, и на основании наших следственных действий они получили бы срок.

– Бы… бы… – передразнил Сидорин. – Если бы да кабы… Бабу бы. Так вот, кстати: мне звонила Таня Бештлам.

– Кто такая? – не понял Маслаченко.

– С Галей Михайловой в «Золотой лилии» играла. Саксофонистка. На похороны приходила с подружкой, помнишь? Негритянка. Вернее, мулаточка.

– И… что же?

– Приехала после длительных гастролей по Уралу. Предлагает встретиться.

– Ух, везет, Валерий Фомич! Мулатка приглашает!

– Ты же, Маслаченко, образцовый семьянин. Тебе-то что!

– Да интересно! Темперамент. Африканская страсть.

– Ну, заладил битые фразы. Ладно, разберемся.

Маслаченко раскрыл папку с делом об убийстве Людмилы Кукушкиной, любовницы успешного предпринимателя Сычина. Неподалеку от могил родителей писателя Валентина Пикуля, за некрашеной оградой, на надгробии Всеволода Васильевича Слепакова помпезно возлежал букет дорогих гербер, ирисов и хризантем.

– Откуда это? – удивился Дмитрий Ряузов, подходя к могиле отца.