Следующее утро было посвящено зачистке очередных руин, на этот раз на берегу Моря Ящеров, на полпути из Корнвелла в Бирмингем. Руины охраняли полсотни скелетов и столько же зомби, и мое войско, состоящее из халфлингов и людей, справилось с нежитью играючи, живых мертвецов просто расстреляли издали, как мишени в тире. Эта победа принесла мне сто фунтов золота, которые я немедленно переместил в свою башню.

Когда Натка принесла обед, я пребывал в радостно-благодушном настроении. На этот раз я не потащил ее в заклинательный покой, мы обедали в столовой. Натка почти не протестовала против того, что я заставляю ее разделять мою трапезу, она по-прежнему чувствовала себя неудобно и стесненно, но теперь эти чувства не заставляли ее дергаться, нервничать и говорить глупости.

— За победу! — сказал я, поднимая бокал с вином и, когда мы выпили, Натка спросила:

— Великий Оберик, ты все еще отмечаешь вчерашнюю победу?

— Нет, Натка, сегодня мои бойцы истребили сотню живых мертвецов и добыли мне около пятидесяти тысяч золотых.

По лицу Натки проскользнула тень.

— Сколько из них погибло, зарабатывая это золото?

— Нисколько, нежить не успела приблизиться на дистанцию удара. Их расстреляли издали, как зайцев на охоте.

Натка пожала плечами и уперлась взглядом в тарелку. Некоторое время мы молча ели, и я чувствовал, что она что-то хочет спросить, но не решается. Наконец я не выдержал.

— Спрашивай, — сказал я.

— Что?

— То, что хочешь спросить. Я же вижу, тебя что-то мучает.

Натка задумалась на несколько секунд, а потом заговорила, мучительно подбирая слова:

— Великий Оберик, я даже не знаю, как сказать… За последнюю неделю… или две… Ну, с тех пор, как в башню вошел Хэмфаст… Ты так изменился…

— В лучшую сторону или в худшую? — Я был уверен, что знаю ответ, но то, что сказала Натка, оказалось для меня сюрпризом.

— Не знаю, — сказала она. — Ты стал добрее, перестал ругаться, ты больше не смотришь на меня как… как на червя какого-то… Ты как будто стал уважать смертных.

— И что же в этом плохого?

— В этом — ничего. Но… Говорят, ты задумал большую войну.

— Кто говорит? Отец?

— Нет, — быстро ответила Натка, и я сразу понял, что она лжет. Боится, что мой гнев обрушится на почтенного Мусиора.

— Не бойся, — сказал я, — я не сделаю ничего плохого ни тебе, ни твоему отцу. У меня нет причин желать вам зла. Говорят, я задумал большую войну… Можно и так сказать, но эта война направлена только против нечисти, но не против разумных. Ты видела вчера, с кем воюют мои воины.

— Да, видела, но… Ты так легко бросаешь на убой сотни бойцов…

— Почему же на убой? — я чуть-чуть обиделся. — Я еще не проиграл ни одного боя, и ни в одном бою мои воины не потеряли больше половины личного состава.

— А сколько всего погибло разумных в этой войне?

Я задумался, вспоминая все прошедшие битвы:

— Четыреста… Может быть, пятьсот. Вряд ли больше.

— Разве поверженная нечисть стоит таких жертв? Испокон веку разумные жили бок о бок с нечистью, не вмешиваясь в дела друг друга. Если не трогать тварей, они не трогают разумных.

— Иногда твари выходят из берлог, даже если их не трогать, — возразил я. — В дневниках Оберика описано три подобных случая.

И сразу понял, что проговорился.

— В дневниках Оберика?! — воскликнула Натка. — Что ты имеешь в виду? Ты… Хэмфаст?

Мне ничего не оставалось делать, кроме как произнести, вежливо склонив голову:

— Хэмфаст, сын Долгаста, из клана Брендибэк, к твоим услугам, прелестная Натка.

— Какого Долгаста? Из какого клана Брендибэк? Откуда ты взялся, Хэмфаст?

Как давно я уже не объяснял никому, что такое Средиземье…

— Помимо Аркануса и Миррора, существуют и другие миры, — начал я. — Один из них называется Средиземье. Там время течет совершенно независимо от того, путешествуешь ты или сидишь на месте, там небо не светится, а светится только маленький участок неба, который называется солнцем, оно восходит утром и заходит вечером, а в остальное время мир окутан тьмой и ничего не видно, там бывает теплое время и холодное время, и в холодное время вода замерзает, и весь мир засыпан ее кристаллами. В Средиземье тоже живут халфлинги, только там мы называем себя хоббитами. И у нас нет хозяев, мы сами решаем, что нам делать и куда идти. У нас есть алтари, но там никого не убивают, чтобы выкачать ману из мертвого тела. И еще у нас живет старый и мудрый эльф по имени Уриэль, который мне открыл знание высшей магии. Он учил меня, и, когда он нашел дорогу в иные миры, он позвал меня с собой. Случилось так, что дорога открылась только для меня, и я оказался здесь, а он остался там. Оберик призвал меня в башню, он думал, что я могу стать героем и служить ему, а когда понял, что это невозможно, он пытался убить меня. Но случилось так, что это я убил его. А теперь… Теперь я не знаю, что делать. Я не могу оставить страну без хозяина, вы не сможете жить без направляющей воли. Но я не могу вести себя так, как Оберик, я пытаюсь наладить жизнь в государстве…

— И потому ты отправляешь сотни солдат на убой? — перебила меня Натка.

— Они гибнут не зря. Любая нечисть рано или поздно выходит из своих обиталищ, и лучше истребить тварей до того, как они размножатся настолько, что родные места больше не смогут их прокормить. Оберик время от времени устраивал набеги на логова тварей, я же считаю, что это глупая тактика, гораздо разумнее истребить их раз и навсегда. Лучше потерять сто воинов в один день, чем, в течение года терять по воину ежедневно.

Натка надолго замолчала.

— Никогда не думала, что все это так сложно, — сказала она наконец. — Может быть, ты и прав. Но, допустим, ты очистишь страну от нечисти, что ты будешь делать дальше?

Я почти ответил, слова уже были готовы сорваться с моих уст, но я понял, что именно хочу сказать, и испугался. Потому что я хотел сказать, что после нечисти наступит очередь Мерлина, а затем и других хозяев, что мои воины пройдут огнем и мечом по обоим мирам и я стану единственным хозяином Аркануса и Миррора… Откуда такие мысли? Я не мог возжелать такого сам по себе, значит, что-то воздействует на меня, но что? Башня? Или тело Оберика, которое я ношу до сих пор?

— Не знаю, — сказал я. — Все это так странно…

Снова молчание. А потом Натка спросила:

— Зачем ты взял себе тело Оберика?

Я пожал плечами:

— Это получилось само собой. Я посмотрел в зеркало и увидел, что на меня смотрит Оберик. Я не стал возвращаться в прежний облик, я подумал, что халфлинги не захотят подчиняться какому-то выскочке, убившему хозяина и узурпировавшему власть. А просто так взять и уйти я тоже не мог, государство развалится без хозяина, слишком многое завязано на его личности.