во время войны погибло больше двадцати! То есть если бы не война, то вместе с неродившимися рост населения был бы не меньше восьмидесяти миллионов. Ни в один период Российской истории – ни до, ни после – такого роста и близко не было! Да и вообще зачем сейчас сеять в обществе антагонизм? В любом случае исправить ничего нельзя. Пройдёт сорок-пятьдесят лет, и тогда даже вопрос «ты украл или у тебя украли» никого не будет волновать. Ах, да… благие намерения… восстановление исторической справедливости… дань памяти… Но мы-то уже знаем, чем выстлана дорога в ад! Что изменится, чего добьётесь, если смешаете семьдесят лет нашей героической истории с грязью? Как можно не понимать, кому выгодно лишить нас корней, гордости за наши достижения и победы, объявить тупым, недоделанным быдлом, которое надо драть и иметь!

– Борисыч, успокойся! – старпом примирительно посмотрел на разошедшегося уже не на шутку штурмана. – Не дебилы мы, сами понимаем, что творилось после войны... Ты тут некоторые вещи правильно подметил, но есть вот нестыковки... Объясни, зачем надо было уничтожать цвет нации: дворян и интеллигенцию? Даже тех, кто был уже не опасен Советской власти! Зачем царскую семью расстреляли? Ради каких высших интересов Гумилёва к стенке поставили? Для чего академик Лихачёв вместо того, чтобы наукой заниматься, на Соловках лес валил? А какую опасность представлял Мандельштам, умерший в пересыльном бараке у нас во Владивостоке?

– Сергей Гариевич, опять вы за своё! Ах, поручик Голицин, ах, «голубые князья»! Я ж говорил – издержки производства… Да, были перегибы, были невинные, но «лес рубят – щепки летят». Сколько можно эти сопли размазывать! Что касается цвета нации – да и кому оно нахер нужно, это ваше деградировавшее дворянство! Какой, на хрен, «цвет нации»? Читайте классиков. Чехова, Достоевского, например. Типичные представители вырождающегося класса показаны. К концу XIX века российское дворянство превратилось в стадо бездельных выродков, которые хотели продолжать жрать за троих, а делать ничего не хотели и не умели…

– Как это ничего ни делали и не умели! – вскричал в негодовании старпом. – А кто в армии служил? Кто кровь за Отечество проливал? Ведь всегда смысл существования русского дворянства был в служении отечеству!

– Сергей Гариевич, к чему такой пафос? Служили, конечно, но не все и не всегда. Раньше царь давал дворянину землю и крестьян, но за это тот был обязан по первому требованию выступать на защиту государства со своим отрядом. Если дворянин умирал, а наследники не могли служить царю на военной службе, то имение отбиралось. Так продолжалось до середины XVIII века. Потом эта почётная обязанность была отменена, и дворяне постепенно стали деградировать и превращаться в паразитов. Какое-то время по инерции они ещё служили Отечеству, но к концу XIX века офицерский корпус Российской императорской армии и дворяне – это было уже далеко не одно и то же. В Русско-японскую войну и Первую мировую представители знатнейших и богатейших фамилий не горели желанием проливать кровь на переднем крае, а со вкусом оттягивались в парижах и баден-баденах. Нелёгкую армейскую лямку тянули кто угодно, но не поручики голицыны и князья оболенские. Я не говорю, что дворян среди русских офицеров не было совсем, их было около сорока процентов, но в основном это были небогатые, неродовитые новые дворяне, получившие титул на чиновной службе за выслугу лет. Основная же масса офицеров была детьми так называемых разночинцев. Высшее же, титулованное дворянство, владеющее землями и основными богатствами России, предпочитало картишки, балы и тому подобные развлечения. Вот и получается, что оно само, это ваше хвалёное дворянство, своим бездельем, беспутством и непомерной жадностью спровоцировало революцию и всё с ней связанное! А самый главный бездельник и паразит, виновник всех бед – тот самый «невинно убиенный» Государь Император Николай Второй, по которому сейчас все льют крокодиловы слёзы умиления! Расстреляли? Туда ему и дорога! Раньше надо было… ещё при рождении… как щенка утопить! Тогда, может, и не пришлось бы России пройти через все тяжкие…

Тут уж на штурмана навалились все разом: старпом обозвал его кровожадным монстром и циником-ретроградом, замполит – оппортунистом, погрязшим в трясине консерватизма. Механик тоже что-то заумное завернул. Очень хотелось посмотреть, как штурман будет выпутываться, но пришло время моей вахты, и я с сожалением оставил кают-компанию.

Вахта тянулась бесконечно долго. Море было непроницаемо черно и плавно переходило в чёрное небо. Не было видно ни одной звезды наверху, ни одного огонька по кругу, где надлежало быть горизонту. Гулко и равномерно ухали выхлопы дизелей, за кормой разматывалась, искрилась и пропадала в темноте кильватерная струя. По курсу лодки тоже ничего не было видно. Возникало ощущение, что мы слепо несёмся в чёрную бездну, и где-то впереди стоит такая же чёрная стена, в которую мы непременно должны врезаться. Было скучно и совершенно нечем заняться. Рулевой держал заданный курс, радиометристы регулярно прокручивали «лопату» РЛС и докладывали, что горизонт чист. Никакого достойного занятия не находилось.

Очень скоро мне нестерпимо захотелось спать. Растирание ушей и быстрые приседания не очень помогали. Стал накрапывать дождик. В сумке вахтенного офицера на такой случай всегда жил флакон шампуня. Я достал его в надежде, что дождь усилится и мне посчастливится помыться пресной водой. Мгновенно скинув одежду, я стал быстро намыливаться, но тут дождь прекратился. Ругнувшись нехорошими словами, я сунул шампунь на место и на ощупь принялся искать, чем бы вытереться. На мгновение я машинально открыл глаза и тут же зажмурился от нестерпимого жжения. Ситуация – глупее не придумаешь: голый, намыленный вахтенный офицер на ходовом мостике несущейся в черноту ночи подводной лодки посреди моря воды, и нечем промыть глаза от щиплющего мыла. И попросить помочь некого. Рулевому от своего места нельзя отойти, сигнальщику тоже. Командир недавно спустился вниз и когда опять поднимется – неизвестно. Как назло, нет и ни одного курильщика.

Переступая мыльными ступнями по скоб-трапу, рискуя соскользнуть и разбиться о громоздящиеся вокруг железные углы, я спустился в ограждение рубки и стал пробираться в корму, где в закутке рядом с гальюном находился надводный душ. Всю дорогу я молил о том, чтобы механик не снял с него подачу воды. Именно тогда я по-настоящему поверил в силу молитвы и в то, что Бог действительно существует: я крутанул кран, и сверху полилась вода! Забортная спасительная вода! С каким наслаждением я подставлял открытые глаза солёным тёплым струям!

Между тем размываться было некогда. Если сейчас поднимется командир и обнаружит