Пировали, если это можно назвать пиром, не больше четверти часа, я посмотрел в окно на заходящее солнце, поднялся, отодвинул стул. Гунтер поспешно встал тоже, в руке кубок с вином, допил и со стуком поставил на стол между блюдами с новыми изысканными яствами.

– В другой раз, – сказал я, – может быть и останусь у вас, леди Клаудия, ночевать даже на кухне. Если, конечно, своими ручками будете подавать мне завтрак… А сейчас надо спешить. В моем замке, стыдно и страшно признаться, остались только челядины.

Мы вышли из-за стола, леди Клаудия тоже встала, осведомилась с интересом:

– Вы правы, это рискованно. А где же ваши воины?

– Оставил приводить в порядок замок Одноглазого, – ответил я с артистической небрежностью.

Она остановилась в воротах донжона, в глазах недоумение:

– Одноглазого?

– Ну да, – ответил я еще, распираемый великолепной небрежностью. – Вы же сами заметили пророчески, что он потерял голову.

Решетка ворот поднялась, мы с Гунтером галопом вылетели на простор, сзади загрохотали копыта коней моего отряда.

Гунтер поглядывал искоса, хмыкал, сопел, спросил наконец:

– Этому учат?

– Чему?

– Ну вот так это… красиво говорить, красиво сидеть на коне, красиво кланяться…

Я отмахнулся:

– Представь себе, на эту ерунду тратится сил и времени больше, чем на фехтование, упражнения с копьем, скачку на коне, учебные бои на топорах. Это называется имиджем.

Он возразил:

– Но зато и результат!

– Какой?

– Да вы одной этой фразой насчет потери головы сразили волшебницу сильнее, чем если бы захватили замок, а ее бросили в свою постель! А еще после этого уехали, оставив ее с открытым ртом… Я слышал, что рыцарей учат не только драться, но и слагать стихи, петь, танцевать и очаровывать женщин, но теперь вижу, что не все брехня, не все…

За нашими спинами развеселый Зигфрид с пьяным в стельку Аланом де, опять забыл как дальше, затянули песню. Не шибко в лад, но подхватили лучники, очень довольные, успевшие по праву победителей потискать в Амило, а то и поиметь местных девок, дать в зубы побежденным мужчинам, помочиться в хозяйских покоях и порубить виселицу на заднем дворе, настроение хорошее, песня про веселую Сюзанну, у которой алый, но очень узкий рот.

Копыта стучали по сухой дороге, потом зашелестела высокая трава, до замка уже недалеко, Гунтер послал коня напрямик. Привычно выскакивали зайцы и зверьки, очень похожие на зайцев, а также на кенгуру, но, возможно, это просто крупные, очень крупные тушканчики.

Миновали последний холм, выплыл и показался во всей недоброй красе мой замок Амальфи. Днем и ночью он выглядит серым, мрачным, угрожающим, башни тянутся к небу, словно готовятся принять на себя тяжесть хлябей небесных, но в редкие минуты восхода солнца, когда солнечные лучи озаряют замок снизу от края земли, замок вспыхивает, как отлитый из цельного куска золота – яркий, блистающий, гордый, вознесенный в сияющее синее небо.

Второй раз преображается, как вот сейчас, поздно вечером, когда солнечные лучи опять же подсвечивают сбоку, багровое солнце озаряет стены пурпуром, замок становится красным: сперва алым, затем багровеет, и когда солнечный диск наполовину опустится за край земли – замок похож на пышущую жаром отливку из темного металла.

Я оглянулся на приотставших спутников, все соблюдают неписаный этикет, по которому сеньор въезжает в замок хоть и в сопровождении свиты, но на некой дистанции, красивый и подчеркнуто гордый.

У Галантлара, вспомнил я в который раз, сначала не было могущественных противников, а потом ему было уже наплевать на владения за стенами замка. Так что людей у него едва-едва на то, чтобы защищать ворота. Гунтер набрал народу, чтобы защищать замок, теперь ему предстоит создать мощный конный кулак, что выезжал бы в деревни по первому же сигналу.

За это время он привел из деревень в замок семьдесят крепких молодых парней, из которых не больше десятка умеют держаться в седле. Еще меньше владеют мечом, но зато все неплохо стреляют из луков.

Из семидесяти двадцать человек клянутся, что за неделю освоят и скачку на конях, и научатся владеть копьем, в том числе освоят и конные поединки на мечах и топорах. Гунтер каждого ловил на слове, теперь не дает спуску. Раз уж так хочется быть в конном войске, то пусть выкладываются до изнеможения.

Из луков должны уметь стрелять все, однако элитный отряд я формировал из самых лучших, у них у всех композитные луки, самые быстрые и легкие кони.

Сейчас у меня плодородные поля и множество сел и деревень, жители которых отвоевали земли у негостеприимных лесов, опасной степи, таинственных оврагов. Многие из них огорожены частоколом, а каждый крестьянин вооружен и умеет дать отпор бродячим гоблинам и даже троллям.

Мое счастье, что Одноглазый не успел протрубить сигнал, по которому все крестьяне должны схватиться за оружие и прийти в замок на помощь сеньору. Дело не только в том, что негоже побивать простых крестьян, но и в том, что навались они массой, попросту бы нас затоптали. И мой молот не помог бы. Как и лук Арианта.

Донесся звонкий зовущий рев, очень далекий, я в раздумьях не обратил бы внимания, но Гунтер сразу же оказался рядом.

– Это кто там дудит?

Я огляделся, звонкий зов трубы, ни боевого рога, ни охотничьего, а именно трубы глашатая доносится слева, как будто кто-то едет в эту же сторону, только с другой стороны.

Подъехали лучники, вертят головами. Из-за холма показался всадник на легком поджаром коне. Завидев нас, пустил вскачь, вытащил из сумки и вскинул над головой свернутый в трубку лист бумаги.

– Послание сэру Ричарду де Амальфи!

Гунтер выехал навстречу, всадник послушно остановился по вскинутой кверху руке. Один из лучников по знаку Гунтера подъехал и взял из руки глашатая свиток, передал Гунтеру, а тот пустил коня ко мне и с поклоном передал.

Я выждал положенное время, оглядел всех бараньим взглядом владетельного сеньора, пальцы мои тем временем сорвали шнурок с печатью и раскручивали бумажную трубочку.

Глашатай отсалютовал, повернул коня, и они унеслись, легкие и беззаботные, как кузнечики.

Пальцы вздрагивали, пока разворачивал, чую неприятности не только седалищным нервом, у меня эти седалищные по всему телу, словно эрогенные зоны у женщины.

Гунтер внимательно следил за моим лицом, пока я читал.

– Неприятности, ваша милость?

Я стиснул челюсти, снова скатал послание в трубочку.

– Да. Ладно, обдумаем. Это вызов на рыцарский суд. Сие действо грянет через пять дней.

Он спросил осторожно:

– Кто будет главным судьей? Сэр Лембит?