кровати с балдахином, Фиби почувствовала, как трясина у нее в голове потихоньку начинает рассасываться.

Только сейчас, глядя на золотых слоников в изголовье кровати, она вспомнила, что ей нужно срочно поговорить с Кристиной.

– Папа, ты можешь попросить Кристину зайти? – взмолилась она.

– Она и так частенько навещала тебя, Фиби, – ответил Эл. – Не думаю, что стоит отвлекать ее теперь, когда ты снова дома и тебе ничего не грозит. Она выходит замуж через две недели, и я полагаю, у нее сейчас дел невпроворот. – Он уставился в стену.

– Нет, папа. Мне непременно нужно поговорить с ней. Это очень важно. Она не должна выходить замуж за Руперта.

Эл взял ее за руку и откинул волосы со лба.

– Ты не можешь ей помешать. У нее своя голова на плечах. И притом не самая глупая.

– Как же ты не понимаешь? – занервничала Фиби. – Это Руперт пытался саботировать питомник. Руперт отравил Коко и Пэдди! – Эл не ответил, но выглядел удрученным. Фиби видела, что он ей не верил. Он думал, что она находится под действием лекарств. – Папа, я серьезно, – застонала она.

Его лицо, глаза и даже поза выдавали сомнение. Она видела, как ему не хотелось беспокоить Кристину из-за безумных теорий его дочери о преступных деяниях ее жениха.

Фиби сменила тактику, стараясь принять как можно более рассудительный тон.

– Хорошо, тогда принеси мне, пожалуйста, телефон, я сама ей позвоню. Я бы хотела с ней поболтать.

Он поднял руки в знак капитуляции.

– Удобно, конечно, жить в доме, в котором не ловит мобильный сигнал, – съязвил он, после чего встал и вышел из комнаты. Через минуту он вернулся с ближайшим проводным аппаратом, подключил его и поставил на тумбочку у кровати.

– И мою телефонную книжку, пожалуйста.

Фиби терпеть не могла так помыкать им, но иначе она бы ни за что не вспомнила номер Кристины. Туман в голове до сих пор не рассеялся.

Кристина ответила сразу:

– Руперт, дорогой?

– Нет, это я, Фиби.

– А, здравствуй! – Голос Кристины, до этого звучавший тягуче и хрипло, снова приобрел нормальную, деловую интонацию. – Ты уже дома? Тебе лучше?

– Да. И да.

– Супер!

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Это очень хорошо, потому что мне тоже нужно с тобой поговорить. Как думаешь, есть хотя бы малейший шанс, что ты все-таки сможешь прийти на свадьбу? Знаю, это ужасно эгоистично с моей стороны, но у меня нет других кандидатур на роль подружки невесты, поэтому было бы просто замечательно, если бы ты пришла. Ты бы так украсила церемонию своим присутствием во всех смыслах этого слова! Но я, конечно, не хочу, чтобы ты переутомилась, и ты не обязана приходить, если будешь испытывать хотя бы легчайшее недомогание. Я надеюсь, что к моменту…

– Кристина…

– Ни за что не угадаешь, чем я занимаюсь! Я решила, что мое фиолетовое платье недостаточно блестящее. Поэтому я дополнительно расшиваю его золотой тесьмой. Я знаю. Это был душевный порыв: я опомнилась, когда уже начала это делать. Безумная идея, как раз в моем стиле. Смотрится, кстати, сногсшибательно, если хочешь знать мое мнение.

– Э-э-э… да. Верно. Кристина, послушай меня, пожалуйста. – Казалось такой подлостью говорить это по телефону, но кто-то должен был. – Я думаю, ты совершаешь ужасную, катастрофическую ошибку.

– Нет, Фиби, я серьезно. Смотрится просто отпадно.

– Я не о тесьме. Я о Руперте.

Пауза.

– Боже, опять ты за свое.

– Кристина, ты не должна выходить замуж за Руперта. Развод – это дорого, неприятно и совсем не весело.

Повисла долгая пауза.

– В таком случае, не вижу никакой проблемы, дорогая, – выдавила она наконец. – Потому что я и не собираюсь с ним разводиться. Мы будем счастливы вместе до конца наших дней.

– Не будете.

– Спасибо за доверие.

Фиби собралась с мыслями и, приложив огромные усилия, постаралась выразить свои опасения предельно ясно:

– Не выходи замуж за Руперта. Я серьезно. Он не тот, за кого себя выдает. Он даже не любит выдр! Он причиняет им вред, а сам пытается уничтожить питомник.

– Не говори чепухи!

– Это не чепуха! Послушай… Я видела, как он замахнулся на Коко этой штукой… – Почему она не могла вспомнить слово? – Он держал эту штуку в руке и собирался убить ею Коко.

– «Штуку»? Ты имеешь в виду молоток?

Фиби ахнула.

– Ты знаешь об этом?

– О том, что у него был молоток? Да, знаю. Но ты все неправильно поняла, дорогая Фиби, – возразила Кристина. – Руперт мне все рассказал. Один из столбцов в ограде шатался, и он просто стучал по нему молотком, чтобы закрепить понадежнее.

Фиби разочарованно застонала.

– Нет, не просто! – воскликнула она. – Я видела его! Он загнал Коко в угол вольера. Я прекрасно видела, что он собирался сделать.

– Фиби, на улице было темно, ты вряд ли могла отчетливо его разглядеть. И тебе нездоровилось. Очень сильно нездоровилось. Никто тебя не винит, но очевидно, что у тебя разыгралось воображение.

– Это еще не все. – Она должна была заставить Кристину прислушаться к ней.

Она изложила все имеющиеся у нее факты так ясно, как только могла. Но язык у нее одеревенел и заплетался, голова была набита ватой, путаные слова срывались с языка. Некоторые из них вообще ускользали от Фиби в последний момент, и ей приходилось заменять их другими, означавшими совсем не то, что ей было нужно. Она точно знала, что имела в виду, но не могла донести свою мысль как нормальный, здравомыслящий человек.

– Боюсь, дорогая, в твоих словах совершенно нет смысла, – резюмировала Кристина ласковым, но твердым голосом. – Я понимаю, что у тебя добрые намерения, но поверь мне, Фиби, я знаю, что делаю.

– Но это не так! Ты даже не представляешь!

– Лучше поспи немного и не волнуйся за меня. Я выйду замуж за Руперта, и точка.

Фиби положила трубку, и ее сердце упало, как бетонная глыба. Она попыталась по пунктам прокрутить в голове все события того злополучного вечера. Она мысленно присматривалась к Руперту – со всех сторон, в разном освещении. Она металась между сомнениями в своей правоте и паникой от мысли, что она все-таки права. Как ни крути, она не могла думать о Руперте без леденящего, тянущего ощущения в животе. От мысли о том, что Кристина выйдет за него замуж, ее тошнило.

Все ее прежние подозрения теперь казались нелепыми. Лица Джорджа Бовиса, преподобной Люси и Сета Хардвика всплывали в ее подсознании, сопровождаемые чувством вины. Она провалилась в сон, и на границе между грезами и явью перед ее глазами задержалось лицо Сета. Изображение начало расплываться по