В конечном счете Бартоломео позволил мятежникам – вместе с их слугами и любовницами из индейцев – жить практически независимо ото всех в Харагуа. Рольдан добился того, чтобы «его» индейцы не платили дань Бартоломео. Так и началась трагедия – ведь освобождение от дани продуктами и нехватка обычных припасов вскоре привели к голоду в колонии.

Рольдан в своей части острова также сделал важный шаг в разделе земельных участков, раздавая своим последователям землю и индейцев. Однако это решение было принято как без вице-королевского, так и без королевского разрешения. Рольдан, будучи верховным судьей, действовал как распорядитель – и в то же время он ясно дал всем понять, что розданные им земли будут наследными{725}.

Избавившись от придирчивых коллег, Бартоломео вновь с головой погрузился в создание линии из семи фортов между северным и южным побережьем острова, а после двинулся на запад в поисках дерева бразил. Его хорошо приняли вождь Бехечио и Анакоана, вдова несчастного Каонабо. Бехечио предложил испанцам хлопок и хлеб из маниоки. Однако некоторые из индейских вождей (например, Гварионекс и Майобеникс) были захвачены, последнего держали в рабах до отправки в Испанию. Это было ошибкой, поскольку когда не осталось вождей, объем дани снизился еще сильнее.

Бартоломео достиг успеха в строительстве Санто-Доминго, административного центра на южном побережье, который затем стал хорошей верфью и продуктовым складом. Его цепь крепостей, в каждой из которых было по десять испанцев вместе со специально назначенным командиром (алькальдом) под общим контролем самого аделантадо, была создана для обеспечения получения дани{726}.

В третий раз вернувшись на Эспаньолу, Колумб счел, что снова взял власть в руки, и попытался расправиться с Рольданом. Ему пришлось пойти на компромисс – ведь у него и его братьев было слишком мало людей, которым можно было доверять. 12 сентября он издал указ, пообещав припасы и свободный путь домой всем, кто этого желает{727}. Затем Мигель Баллестер из Консепсьон доложил, что Рольдан и двое лидеров повстанцев (Педро де Рикельме и Адриан де Мухика) находятся неподалеку. Колумб попытался склонить их к примирению, предложив им отправиться домой, если они того хотят. Возможно, он хотел захватить Рольдана, если бы это было возможно. Однако эта стратегия не сработала. У Рольдана было больше оружия, и его силы увеличивались недавним притоком новых союзников. Он сказал, что переговоры будет вести лишь с Эрнандесом де Карвахалем, которого он знал. Подобный подход заставил Колумбов подозревать Карвахаля, который, как и Баллестер, не видел иного выхода, кроме как помириться с повстанцами.

Двумя месяцами спустя после прибытия Колумба из Санто-Доминго домой в Кастилию ушла новая флотилия из пяти каравелл. К удивлению адмирала, его предложением вернуться домой воспользовались триста испанцев. Колумб разрешил каждому из них взять с собой одного раба-индейца, также было послано еще некоторое количество рабов. Королева была не в восторге, когда узнала об этой уступке. «Разве адмирал обладает моей властью, чтобы раздавать моих подданных кому бы то ни было?» – говорила она, требуя освободить всех рабов{728}. На тот момент проблема легитимности рабства еще не была решена.

Вернувшиеся колонисты также привезли с собой письма от Колумба владыкам Испании, где он писал, что в год от Эспаньолы можно получать двадцать миллионов мараведи дохода лишь за вырубку дерева бразил. Торговля рабами-индейцами также должна быть прибыльна. Вся Европа, говорил он, нуждается в тех или иных рабах, хотя множество рабов из Западной Индии умерли в Испании, такая же смертность была замечена среди берберов и чернокожих из Африки, а также жителей Канарских островов. В год можно было отправлять в метрополию примерно четыре тысячи рабов{729}. За каждого можно было взять 1500 мараведи. Колумб хвастался тем, что в его колонии «ни в чем нет недостатка, кроме вина и поселенцев»{730}.

Также адмирал добавлял, что «люди у нас здесь такие, что нет ни плохого, ни хорошего, у которого не было бы одного или двух индейцев, прислуживающих ему, собаки охотятся для него, хотя, наверное, не стоило это упоминать, женщины столь прелестны, что ими стоит восхищаться. Что до последнего… то я крайне недоволен этим, но ничего не могу поделать, равно как и с привычкой есть мясо по субботам [по-видимому, в пятницу], а также другими дурными привычками, вредными для христиан»{731}.

Колумб предложил Короне прислать монахов, дабы «восстановить христианскую веру» и позже обратить индейцев. Он хотел, чтобы с каждым флотом прибывали по пятьдесят здоровых человек; в обмен же он будет посылать обратно непослушных и ленивых{732}. Как «несчастный чужеземец», он также просил прислать letrado, «человека, который был бы опытен в делах закона», хотя неясно, хотел ли он, чтобы этот человек заменил его или помогал бы ему{733}.

В это время Эрнандес де Карвахаль успешно вел переговоры с Рольданом. Он почти что уговорил Рольдана встретиться с братьями Колумбами. Однако друзья Рольдана остановили его, и словесная война продолжилась. В своей новой необычной роли защитника индейцев Рольдан требовал, чтобы Колумб отпустил всех тех индейцев, которых он взял в плен. Он также написал архиепископу Сиснеросу 10 октября 1498 года письмо, обвиняя адмирала в желании отдать Эспаньолу генуэзцам{734}. Неделей позже он и его друзья послали Колумбу письмо, обвинявшее Бартоломео в том, что именно он спровоцировал мятеж, и просили Колумба разрешить им создать независимое княжество{735}. Колумб ответил на это письмо, избегая последней темы и изображая из себя саму терпимость, говоря, что «любой может прийти ко мне и высказать то, что хочет»{736}.