Как и во все английские монастыри, в него могли поступить лишь представительницы знатных семей. У женщины среднего класса было мало шансов попасть в обитель, крестьянки же и вовсе на это не могли рассчитывать. Уинифред с радостью принимала бы зажиточных женщин из среднего класса, чувствовавших призвание к монашеской жизни, а может быть, иногда достойных крестьянских девушек. Но правила есть правила, менять их не в ее власти. В монастыре Святой Амелии были также и комнаты для учениц — дочерей зажиточных баронов, — обучавшихся там рукоделию, этикету, а также — те, у кого отцы были либерально настроены, — латинскому чтению и письму и элементарным арифметическим вычислениям, чтобы в будущем вести домашние дела, монастырь давал кров вдовам, которым негде было жить, и женщинам, искавшим убежища от жестоких мужей и отцов, которые могли себе позволить пожить здесь, — настоящий женский рай, где не было ни мужчин, ни их господства над слабым полом.

Когда-то это была процветающая община, состоявшая почти из шестидесяти душ. Теперь их осталось одиннадцать, включая мать Уинифред. Кроме того, монастырь населяли еще семь сестер, две пожилые дворянки, прожившие здесь слишком долго, чтобы перебираться в другое место, и Эндрю — старый смотритель, находившийся в монастыре с младенчества, с тех самых пор, как его нашли в корзине у ворот.

Но пять лет назад в десяти милях от монастыря Святой Амелии построили другой монастырь, в котором находилась гораздо более важная святыня, чем мощи святой, поэтому обитель приходила в упадок. Этот другой монастырь привлекал послушниц, паломниц и учениц, нуждавшихся в наставлении и утешении и наполнявших кельи и сундуки монастыря Истинного Креста. Уинифред старалась не думать об опустевших рабочих столах в своем скрипторий, давно засохших чернильницах и корпевших над заставками сестрах, которые, как и она сама, были уже в годах. Монастырь Святой Амелии растерял своих учениц и послушниц, которые ушли в монастырь Истинного Креста, прослышав о происходящих там чудесах: жены беременели, бароны получали наследство. Настоятель сказал Уинифред, у Святой Амелии давненько не было чудес. Но Уинифред считала, что Амелия творит чудеса каждый день — посмотрите хотя бы на эти картинки!

Но паломники больше не приходили к ним. И разве можно соперничать с Истинным Крестом? Паломники редко когда посещали оба храма: преодолев много миль ради благословения или исцеления, наверное, вы предпочтете частицу креста, на котором был распят Христос, мощам не слишком известной святой, поэтому Святую Амелию с каждым годом все чаще обходили стороной.

Нельзя также соперничать с молодостью и богатством. Уинифред было уже за пятьдесят, родных у нее не осталось. Когда ее богатый брат, имевший связи в правительстве, был жив, она чувствовала себя в безопасности на своем месте. Но он уже умер, и все ее сестры и зятья умерли, а те из родных, кто еще остался в живых, оказались без гроша. А новый монастырь спонсировал отец новой настоятельницы, Освальд из Мерсии, очень богатый и очень щедрый. И, конечно же, аббатство целиком его поддерживало.

Портминстерское аббатство, расположенное высоко на холме, возвышалось над маленьким городком Портминстер на берегу речки Фенн и уходило своими корнями в римский гарнизон, который в 84 г. н. э. обосновался на восточном побережье Англии и со временем превратился в портовый город, получивший соответствующее название — «Портус» — и прославившийся своей защищенной гаванью и торговлей угрями — промыслом, который не угас и в годы жизни Уинифред. В четвертом веке христиане, спасавшиеся от преследований императора Диоклетиана, перевезли останки святой Амелии из Рима в Портминстер. Братство монахов-отшельников, живших в monasterium, приютило святую. За несколько столетий под влиянием языка англосаксов слово monasterium превратилось в mynster, а заново отстроенную церковь нарекли «Портус Минстер». В 822 году Портминстер был разграблен и сожжен датчанами, но мощи святой Амелии снова удалось спасти — их укрыли в небольшой общине святых сестер, живших в монастыре, расположенном в конце заброшенной римской дороги.

Столетие спустя, когда сюда пришли бенедиктинцы и построили в Портминстере аббатство, разгорелся спор по поводу того, что теперь делать с мощами Амелии. Наконец было решено, чтобы они оставались в скромной обители, потому что к тому времени уже ходили слухи о творимых святой чудесах, привлекающих паломников со всех концов земли. Говорили, что Амелия, исцеляющая от грудных болезней, лечит все — от воспаления легких до сердечной недостаточности, а некоторые даже утверждали, что святая лечит и от прочих сердечных недугов, а именно — от любовной страсти. Благодаря этому монастырь приобрел славу и богатство. А Портминстерское аббатство, находившееся в восьми милях и осуществлявшее управление монастырем, необычайно прославилось своими манускриптами, украшенными прекрасными миниатюрами.

И, пока монахини исполняли молитвенные песнопения третьего часа, взгляд Уинифред обратился к алтарю, где в маленькой раке покоился прах святой Амелии. И она представила, как будет выглядеть расписанный ею алтарь: триптих на трех деревянных панелях с золочеными краями в четыре локтя высотой и три локтя шириной каждая. На первой она изобразит обращение Амелии в христианскую веру; на второй — ее благодеяния больным и нищим; и, наконец, на третьей будет изображена Амелия, схватившаяся за грудь и приказывающая своему сердцу остановиться, чтобы римские солдаты не принудили ее отречься от веры.

Взгляд Уинифред скользнул выше, к пыльным лесам над алтарем. Подкосы и подпорки установили еще пять лет назад, когда настоятель пообещал отремонтировать крышу. Но, когда открыли новый монастырь и деньги Освальда ушли туда, аббат счел это дело пустой затратой и отменил ремонт. Но рабочие оставили деревянные леса, служившие Уинифред постоянным напоминанием.

Когда сестры высокими голосами затянули молитву, Уинифред заметила тень за перегородкой, отделявшей мирян от монахинь. Это был Эндрю.

— Настоятель уже подъехал к воротам, — сообщил он тихо, с округлившимися от волнения глазами.

— Спасибо, Эндрю, — ответила она вполголоса. — Ступай открой ему ворота.

Покинув певших монахинь, Уинифред поспешно прошла через аркаду в кухню, где седоволосая женщина в простом платье мешала над огнем овсянку. Это была леди Милдред, которая пришла в монастырь двадцать пять лет назад, после того, как умер ее муж. Все ее дети умерли еще маленькими, родственники тоже лежали в земле, поэтому она приняла общину как свою семью. Когда от ее наследства ничего не осталось и она уже не могла платить за свое содержание, она с радостью приняла на себя обязанности кухарки и уже давно забыла, что когда-то была женой рыцаря.

— Нужен эль, чтобы угостить настоятеля, — сказала Уинифред, — и что-нибудь поесть.

— Господи, зачем он приехал? Ведь еще слишком рано!

Позабыв, что ей приказали принести эль, леди Милдред покинула свой пост и пошла вслед за Уинифред к гостевым воротам, где они стали с нетерпением дожидаться аббата.

— Преподобная мать! — воскликнула радостно Милдред. — Взгляните! Отец-настоятель несет нам связку фазанов. — И тут же помрачнела. — Нет, только одного. Нас одиннадцать человек, вряд ли его хватит на всех, если епископ решит отужинать с нами…