— Хорошо. — Она часто-часто моргает.

— Мы что-нибудь решим, обязательно. — Обещаю.

Когда люди хотят быть вместе, они готовы на любые подвиги.

— Ладно. — Кивает Зоя. — Я ведь так и так собиралась поехать учиться по обмену в следующем году…

— Тебе бы у нас понравилось. — Заявляю с полной ответственностью. — Много солнца. Очень много солнца, Зайка. Широкие, ровные и чистые дороги. Машины с открытым верхом, много улыбающихся лиц. Океан, пальмы, свежий ветерок, разносящий запах цветов. Очень много зелени…

— Хорошо. — Как под гипнозом повторяет девушка.

И у меня складывается впечатление, что давлю на нее. Мне стыдно. Но я, правда, очень соскучился по дому и всему, что там оставил.

— О, салю! [1] — К нам подходит Поль, французский студент с параллельного потока.

И я машинально отпускаю руку, которой прикасался к лицу своей девушки. Зоя выпрямляется.

— Вы тоже в кино? — Говорит парень на ломаном английском.

— Да, привет, — хлопаю его по плечу.

Кажется, я начал потихоньку избавляться от привычки спрашивать всех, как у них дела.

— Это Зоя, — представляю свою спутницу.

— Зо-йА? — Переспрашивает парнишка.

Губы у него синющие от холода.

— Зо-йа, — киваю.

— Пги-вет, Зо-йА, — здоровается с ней француз.

— Привет, — она смущенно жмет его руку.

— Ты один? — Спрашиваю.

Он расплывается в улыбке.

— О, уи. То есть «да»! Изучаю город.

— Рисковый парень, — хлопаю его по плечу. — Ну, пошли с нами.

— Приве-е-ет! — Налетают на нас со спины Маша с Димой.

Вот уж кто не кажется замерзшим, так это они. Наверняка, приехали на машине и со стоянки дошли до входа с распахнутыми настежь куртками.

Мы здороваемся, обнимаемся, а затем я представляю своего знакомого:

— Это Поль. Студент из параллельной группы.

— Очень приятно. Дима. — Татуированный награждает его твердым рукопожатием.

— Маша. — Его спутница тянет ладонь.

— Каша? — удивляется парень.

Девушка смущенно улыбается и повторяет:

— Маша.

— Паша?

Она меняется в лице.

— Маша.

Поль хмурится:

— Ча-ща?

— Маша!!!

— Ла-ша?

— Можешь звать меня просто Мария. — Отмахивается девушка.

— О, нет-нет, я хочу знать твое настоящее имя, повтоги, пожалуйста, медленно. — Просит Поль, наклоняясь к ее лицу.

Нам трудно сдерживаться от смеха. Когда я пытался произнести Михаил По-ли-кар-по-вич, с меня пот градом тек.

— Хорошо, что нам достался американец, — смеется Дима, когда мы уже направляемся внутрь.

— Нас не ждете? — Ирина и Никита догоняют нас уже в холле.

Мы здороваемся и идем выбирать фильм. Российский кинотеатр не такой яркий снаружи, как наши, он не сияет неоновыми вывесками и огнями, зато внутри поражает воображение интерьером, количеством кинозалов и собравшегося народа. Мне все время хочется притянуть к себе мою Зою, но приходится сдерживаться.

Поль не замолкает: на ужасном английском он рассказывает мне о том, как много маленьких кинотеатров в Париже, и том, как много там хороших фильмов, а не «вот этого вот всего», что значится на афишах. Вежливо киваю, ведь «вот это все» — это ленты, снятые на моей родине.

Мы скидываемся на билеты, и Дима с Никитой идут к кассе. Мы становимся в очередь за попкорном, когда Маша наклоняется к нам и тихо говорит:

— Вон те две девушки, позади, обсуждают вас.

— Нас? — Замираю, вслушиваясь.

Они, и правда, говорят так громко, будто не верят в то, что англоговорящие незнакомцы могут понимать их. Но что-что, а как называются части тела, я уже знаю. Да и слово «задница», сказанное с придыханием, мне тоже знакомо.

[1] — salut — привет (франц)

Зоя

Когда две совсем молоденькие девчонки начинают без стеснения рассуждать о достоинствах попки моего парня, мне почему-то хочется к ним присоединиться. Так и подмывает согласиться вслух, но я просто смеюсь, наклонившись на Машку.

— Вообще, они красивее наших мужиков. Однозначно. — Говорит одна.

— И одеваются нормально. Не то, что эти, — машет рукой на очередь к кассам вторая. — Дубленки, шапки колхозные, джинсы как с барахолки.

— Может, познакомимся с ними? — Предлагает первая, громко жуя жвачку.

— Я по-ихнему не понимаю. — Морщится подруга. — Да и они вроде со своими телками приперлись.

— Жаль, — вздыхает ее товарка. — Красавчики. Высокие, ничошные, вполне секси. И почему у нас мало таких?

— Патамушта, — бросает ей через плечо Джастин.

Глаза девушек округляются, а рты открываются в немом изумлении. Американец быстро отворачивается, а нас с Машкой уже складывает напополам от смеха. Жаль, веселые подружки никогда не узнают, что сказано это было почти наугад. Зато как в цель попало — умрешь со смеху!

— Эй, а где масло? — Интересуется мой спутник, задержавшись у прилавка с ведром попкорна.

— Какое масло? — Оттаскиваю его подальше, чтобы не пугал продавца.

— Ну, знаешь… — Он продолжает оглядываться по сторонам, все еще не веря, что его могли так жестоко обмануть. — У нас в кинотеатре стоят такие штуки… цистерны с краником. В них растопленное сливочное масло, которым можно залить попкорн. В этом же самый кайф: сидишь, смотришь, попкорн плавает в масле, ты ешь его, облизываешь пальцы.

Я морщусь. И этот человек брезговал попробовать сало!

— Нет, Джастин, у нас есть соленый попкорн и сладкий — с глазурью. Всё.

— Правда? — Он кажется мальчишкой, которого лишили игры в приставку и заставили вместо этого прибираться в своей комнате.

— Ну, прости.

На его лице безысходность.

— Значит, масла не будет? — Последняя попытка воззвать к справедливости или чуду тоже проваливается.

— Не будет. Идем.

— Арргггххх… — Ворча, он идет в зал.

Мне смешно. Вчера это бугай размахивал кулаками, как Брюс Уиллис, а сегодня обижен тем, что жизнь в России так сурова — это ужасно мило.

Мы рассаживаемся, гаснет свет, и привычно громкие разговоры затихают. На экране крутят трейлеры будущих новинок, затем идут заглавные титры фильма, а мы с ним так и продолжаем заговорщически переглядываться. Наши локти почти касаются друг друга, края ботинок тесно прижаты, мы тянемся и нуждаемся в этом контакте больше, чем в чем-либо другом.