– Нет.

– Жаль! Здесь в Конге нет Братьев Света, насколько мне известно?

– В Конге не жалуют магов, если они – не жрецы,– сказал Санти.– Лучшие всегда уплывают в Империю!

– Трижды жаль! Тогда зови своего дракона и лети в Руну. Нам понадобится помощь.

– Дракона?..– повторил Санти.

Он медлил. Что-то странное творилось в его сознании. Какая-то неясная мысль…

– Брат! – настойчиво проговорил вагар.– Это очень серьезно, брат! Один такой маг сильнее целой армии!

– Руна…– Мысль в голове Санти наконец оформилась, и он отрицательно покачал головой.– Я не полечу в Руну, Биорк! – заявил он уверенно.

– Почему?

– Потому, что справлюсь с ним сам.

– Уверен?

– Да. Тебе надо только выследить его.

– Выследить – это проще! – проговорил Биорк, скрывая беспокойство.– Даже маги…– он подмигнул,– оставляют следы на камнях. Не говоря уже о его спутниках! Только вот как быть с нашим делом, господа? Два Владения – за четыре дня – это слишком медленно. Так мы и за год не управимся! Эрд! Как наши воины? Смогут они завтра сделать бросок миль на тридцать?

* * *

– Как она, Хакам? – Иллан остановился перед дверью.

– Молчит, мой господин! Но пищу приняла! Тихая такая, господин! Должно, о семье печалится!

– Она? – Иллан засмеялся.– Нет, брат! Ты не гляди, что ручки у нее как тростинки! Силенки в них – дай боги всякому! Крепкому мужу шею свернет – не вспотеет!

– Да я помню, господин. Я ж видел, как она мечом машет. А прости за любопытство: что ты, господин, с ней сделаешь?

– Еще не решил, Хакам! Ты как думаешь: красива она?

– Помилуй, господин! Страшна, как магхар!

– А мне – нравится.

– Ты – господин.– Воин пошевелил в воздухе толстыми пальцами.– Тебе нежное требуется, особенное. А мне – чтоб в руке подержать! У этой личико, прости, господин, покойница – и та краше!

Иллан улыбнулся:

– Ничего, Хакам! Придем в Фаранг или Сарбур – купишь себе, какую пожелаешь. Хоть десятерых!

– Да десятеро-то мне на что? А так – я и здесь как бы…– Воин повел плечами.– Да какая-никакая баба всегда под рукой, то есть не под рукой, а…– воин замолчал.

– Да уж! – Иллан хлопнул воина по покрытой кольчугой спине.– Ты мужчина заметный. Добро! Я войду сейчас, а ты уж будь настороже! Позову – не медли! Входи без церемоний, а там… Сам сообразишь!

– Неужто ты боишься ее, господин? – удивился воин.

– Верно, Хакам,– боюсь.

– Так зачем идешь?

– Потому и иду, что боюсь. Это у нас, Хакам, в роду так, у Харингеров. Боишься – иди!

– Чудно у вас, у благородных! – сказал воин.– Я, ежли боюсь, так бегу. А как не убежать так – р-раз! – стремительно рубанул ладонью.– И все тут!

– Ну ты сегодня прямо глашатай, Хакам,– усмехнулся добродушно светлорожденный.

– Да я…– Воин смутился.– Прости уж, что глупости болтаю, господин!

– Да отчего же? В общем, прислушивайся, не спи!

– Разорви меня магхар, господин! Как можно?

Иллан еще раз хлопнул воина по спине и вложил ключ в щель замка.

Дверь беззвучно открылась и так же беззвучно закрылась за спиной Иллана.

Соххоггоя лежала навзничь на шелковых пуховиках просторного ложа. На ней была короткая красная туника без рукавов. Белые, как бумага, волосы рассыпались по вышитому цветами шелку подушки. Она медленно повернула голову и безучастно взглянула на Иллана. От ее выпуклого лба к макушке тянулся узкий розовый шрам. Волосы вдоль него были выстрижены. Рана под действием смолы полностью зарубцевалась.

Запястье левой руки соххоггои и тонкую лодыжку левой ноги обнимали широкие стальные браслеты. От них тянулись легкие, но достаточно прочные цепи. Соххоггоя была прикована к своему ложу, но могла садиться и даже вставать.

В трех шагах от края ложа стояла накрытая крышкой «ночная ваза» и серебряный таз с ковшом – для омовения.

– Как спалось, Властительница? – насмешливо спросил Иллан.

Соххоггоя отвернулась.

Иллан опустился на край ложа и положил руку на ее грудь.

– Когда я спрашиваю, мышка,– надо отвечать! – сказал он ласково. И вдруг, схватив женщину за подбородок, жадно поцеловал.

Соххоггоя молниеносно набросила ему на горло собственную цепь, схватила воина за руки и откинулась назад, затянув.

Иллан захрипел, попытался вырваться, но тонкие руки соххоггои крепостью не уступали его собственным.

Глаза аркина налились кровью. Он изо всех сил ударил соххоггою головой в лоб.

Цепь, обвившая горло, сразу ослабла, тонкие руки разжались: пленница потеряла сознание. Все-таки она еще не оправилась от раны.

Иллан сбросил с себя цепь и принялся с остервенением растирать шею. Горло болело, и он с уважением посмотрел на маленькое бледное личико с прозрачной до синевы кожей. В груди соххоггои билось сердце настоящего воина. Тем привлекательней была она для Иллана.

Отсоединив цепь от ложа, он перекинул ее через стойки изголовья и, обмотав несколько раз, защелкнул второй браслет на правой руке женщины. При этом он каждое мгновение был настороже. Соххоггоя могла прийти в себя в любой момент, опасная, как голодный кугурр.

Покончив с руками, Иллан подтянул цепь на ноге женщины и, зачерпнув горстью воды из кувшина, плеснул ей в лицо.

Соххоггоя открыла глаза. Она глядела на акрина, как на кусок дерева. Женщина не боялась его. И не испытывала к нему ненависти. У нее был сосредоточенный и одновременно ничего не выражающий взгляд. Такой взгляд Иллан видел в юности у охотника на куруггов. Соххоггоя знала, что он опасен, но была уверена в своем превосходстве. Для нее северянин – всего лишь животное. Соххоггоя вдыхала запах его пота, запах страха и знала, что ничтожный рано или поздно ошибется. И умрет.

Иллан встал, посмотрел на распростертую женщину сверху. Руки ее вытянуты над головой, груди приподняты. Маленький рот плотно сжат. Тело, напротив, расслаблено настолько, насколько позволяли оковы. Край алой туники закрывал бедра на две ладони ниже лона.

Иллан расстегнул перевязь меча, снял панцирь, подкольчужник. Затем – белую рубаху с кружевами из тонкого тайского шелка. Он не торопился, давая пленнице возможность вдосталь полюбоваться мощными мускулами, перекатывающимися под кожей. Сравнив свои предплечья с тоненькими руками соххоггои, он еще раз удивился: как ей удалось удерживать его?

Соххоггоя глядела на северянина все тем же, ничего не выражающим взглядом. Она не испытывала ни желания, ни отвращения. Да, она знала, что многие из детей Истинного совокупляются с ничтожными. Но сама она, по меркам соххоггоев, была простушкой. Равнодушная к искусству выцеживать жизнь каплю за каплей, соххоггоя огорчала этим даже собственного мужа.