19 марта. Зашёл к Наполеону, когда он принимал ванну. Он читал небольшую книжку, которая, как я понял, была «Евангелием». Я не удержался от того, чтобы не сказать ему, что многие люди не поверили бы, что он будет читать подобную книгу, так как немало людей утверждали и были уверены в этом, что он неверующий человек. Наполеон рассмеялся и ответил мне: «Тем не менее это правда. Я далёк от того, чтобы быть атеистом. Несмотря на все беззакония и мошенничества проповедников религии, которые вечно поучают верующих, что их царство находится вне этого мира, и, однако, хватают всё, что оказывается под их рукой, я, начиная с того времени, когда стал во главе правительства, делал всё в моих силах, чтобы восстановить религию. Но я хотел, чтобы она стала основой и поддержкой морали и добрых принципов, а не вершительницей человеческих законов. Человек нуждается в чём-то чудесном. Это нечто чудесное ему лучше искать в религии, а не у госпожи ле Норман[15]. Более того, религия для тех, кто верит в неё, является огромным утешением и и источником вдохновения. Ни один человек не может сказать, что именно он будет делать в последние минуты своей жизни».

Наполеон затем стал высказываться по поводу поведения губернатора, о котором он заявил, что тот абсолютно непригоден для занимаемой им должности. «Если бы он был годен для неё, — предположил Наполеон, — то он мог бы сделать ее приятной и интересной. Он мог бы проводить со мной немало времени и получать от меня огромную информацию о прошедших событиях, о которых никто так хорошо не осведомлен, как я, и которые никто не смог бы так хорошо, со знанием дела объяснить. Доктор, вы же видите, каков я на самом деле. Даже несмотря на то, что он мне совершенно неизвестен, он мог бы иметь возможность незаметно получать от меня информацию, которая была бы весьма желательной для его министров и которую, в этом я уверен, они бы сами приказали ему получать от меня. Он бы в этом случае сгорал от желания ознакомиться с ней. Если бы я на самом деле лелеял какие-нибудь намерения сбежать с этого острова, то я бы, вместо того чтобы без конца спорить с ним, обращался с ним деликатно, льстил ему, пытался подружиться, наносил визиты в «Колониальный дом», навещал его супругу и старался заставить его поверить, что я всем доволен, и тем самым полностью усыпил все его подозрения. На самом деле, он — глупец, который знает, как выводить буквы на бумаге.

Каждый человек, каким бы он ни был дураком, всё же обладает тем или иным подобием таланта: один в музыке, другой в рисовании, а этот дурак обладает талантом выводить буквы на бумаге.

Я заявил, что не могу отрицать, что сэр Хадсон Лоу по своему характеру вспыльчивый человек и позволяет страху перед возможностью его (Наполеона) побега с острова взять верх над его разумом, но что он всё же не лишён таланта. Он сам заявлял, что его положение является весьма сложным, ответственность — огромной, а приказы ему — строгими. Он просил меня сказать о том, что Лас-Каз признался, что члены свиты Наполеона заставили его смотреть на всё через кровавую дымку. «У животных тоже есть свои таланты, — возразил император, — что же касается его слов, что меня заставили смотреть на всё через кровавую дымку, то признаюсь, что где бы вы ни видели палача, там всегда видится кровь. Конечно, у Лас-Каза были все основания, чтобы чувствовать себя весьма раздражённым в отношении губернатора, и Лас-Каз немало способствовал тому, чтобы у меня сформировалось определённое мнение о губернаторе, потому что Лас-Каз — человек очень чувствительный, он остро воспринимал то дурное обращение, которое практиковалось в отношении меня и его.

Но я не нуждался в том, чтобы помогать Лас-Казу в его стараниях создать определённое мнение о губернаторе, поскольку то обращение, которому я подвергался, было вполне достаточным само по себе».

20 марта. Посетил Наполеона в его спальной комнате, когда он еще был облачён в утренний халат. Он долго говорил о ряде высказываний в книге Уордена. «Одно время, — рассказал Наполеон, — я назначил Талейрана осуществить миссию в Варшаву, чтобы найти лучший способ завершить отделение Польши от России. Я провёл с ним несколько бесед относительно этой миссии, что вызвало большое удивление у министров, так как Талейран в то время не занимал официальной должности. Поженив одного из своих родственников на герцогине Курляндской, Талейрану очень хотелось получить это назначение, которое он мог использовать для того, чтобы возродить требования семьи герцогини. Однако в Вене были раскрыты некоторые его денежные сделки, которые убедили меня в том, что он продолжает свои старые игры в продажность, и заставили меня принять решение не использовать его в намеченной миссии. Одно время я планировал сделать его кардиналом, но он на это не согласился. Госпожа Грант дважды бросалась передо мной на колени, умоляя меня разрешить ей выйти за него замуж, но я отказывал ей в её просьбе; но, благодаря горячему заступничеству Жозефины, во второй раз ей удалось добиться своего. Уже потом я запретил ей появляться в императорском дворе, когда узнал о генуэзской сделке, о которой ранее вам рассказывал. Под конец Талейран существовал, презираемый всеми.

Ней в моем присутствии в Фонтенбло, — продолжал свой рассказ Наполеон, — никогда не позволял себе говорить в заносчивом тоне, напротив, он всегда держался смиренным при мне, хотя в моё отсутствие он иногда впадал в ярость, поскольку был необразованный человек. Если бы он позволил себе неподобающий тон в разговоре со мной в Фонтенбло, то войска разорвали бы его на куски.

Лавалетт, — добавил Наполеон, — ничего не знал о моём предполагаемом возвращении с Эльбы и о том, что там замышляется. Госпожа Лавалетт была родом из семьи Богарнэ. Она была прекрасной женщиной. Луи, мой брат, влюбился в неё и хотел жениться на ней, чтобы помешать этому, я уговорил её выйти замуж за Лавалетта, к которому она испытывала благосклонность.

Когда Лавалетт был директором почтового ведомства, — продолжал Наполеон, — мне очень хотелось ознакомиться с истинными чувствами, испытываемыми в стране по отношению к моей административной деятельности. Я назначил двенадцать человек, все до одного придерживавшихся различных политических убеждений, в том числе якобинцев, роялистов, республиканцев, сторонников имперской политики и т. д., определив им каждому денежное содержание в размере тысячи франков в месяц. Они должны были направлять ежемесячные отчёты Лавалетту, в которых содержались мнения, услышанные ими, а также их собственная точка зрения о проводимых мною общественных мерах и акциях. Эти отчёты Лавалетт доставлял мне, не вскрывая их. После их прочтения я, сделав необходимые выписки, сжигал их. Вся эта операция проводилась в такой тайне, что даже мои министры ничего не знали об этом».

Наполеон добавил, что он никогда не говорил Нею о том, что он высадился на берег Франции с ведома и с поддержкой Англии; что, напротив, он всегда отрицал и порицал идею возвращения во Францию с помощью иностранных штыков и что он вернулся во Францию с единственной целью свергнуть династию, захватившую власть благодаря иностранному оружию. Единственно, чего он искал, так это поддержки французской нации. Свидетельством этого были все его воззвания к народу. Затем Наполеон поведал мне следующую историю заговора Пишегрю.