– Ну он такой, что поделать. Нет у него такого органа чувств, который предупреждал бы: сюда нельзя, это бестактно или безвкусно, или же просто гадко. Ну нет, и все! Нельзя же упрекать человека в том, что у него, допустим, нет уха. Зато у папы вместо этого другой орган, который безошибочно указывает, что полезно, а что не полезно. Ну хватит про него, подъезжаем уже. Сережа, – обратилась она к водителю, – тебе не обязательно рассказывать Павлу Сергеевичу то, что ты здесь услышал, ты это понимаешь.

Водитель засмеялся.

– А я и не слышал ничего.

– Я на всякий случай тебе напоминаю, что водителей много, а дочерей – всего две. И в любом случае мы останемся, а ты…

– Да понял я, Вита, кончай, что я, совсем дурак, что ли? – ответил водитель, и машина остановилась перед бабушкиным домом.

Дом вызывающе контрастировал с деревенскими избами по соседству. Это был, собственно, не дом, а вполне современный коттедж, почти вилла. Бабушка, наверное, принципиально не желая подлаживаться под интерьер, стояла на пороге в резиновых сапогах и с тяпкой в руке. Вита сказала:

– Бабушка, познакомься, это Саша. Он у нас поживет дня два. Он – наш режиссер с конкурса… и мой друг, – добавила она, снова легко покраснев.

Бабушке, видно, ничего не надо было объяснять дополнительно, мудрая была у Виты бабушка. Поэтому она без лишних слов повела Сашу показывать его комнату. Потом сели за стол.

– А что с глазом-то у него, друга твоего? – только-то и спросила бабушка, на что получила неопределенный ответ, мол, хулиганы напали.

Подробности бабушке было знать совершенно незачем. Легкое сотрясение мозга, постельный режим, хорошее питание и свежий воздух – вот все, что рекомендовали врачи, и все это у бабушки есть. Обед более чем отвечал разделу «Хорошее питание», Олимпиада Юрьевна (так звали бабушку) тут показала подлинное кулинарное мастерство. Бабушка сказала, что так кудряво ее в деревне никто не величает, а зовут просто – баба Липа, и Саша порадовался такой сказочной звукописи и тому, с каким аппетитом он будет произносить два слова – «баба Липа».

– Баба Липа, – повторил он, с удовольствием перекатывая по горлу эти буквы, эти чудесные деревенские звуки, и засмеялся счастливо. О нем заботились, его любили, все, казалось, стало таким надежным и славным. «Теперь все будет хорошо», – подумал Саша.

Вита засобиралась обратно.

– Ты что же, не останешься? – удивилась бабушка.

– Я завтра приеду, – ответила Вита, – а может быть, даже сегодня попозже, совсем к вечеру, – добавила она, многозначительно взглянув при этом на Сашу.

– Я буду ждать, – отозвался Шурец, вложив в ответ максимум не только благодарности, но и другого, куда более интересного чувства.

Он попытался окрасить свой голос мужским магнетизмом, но в сочетании с забинтованным глазом и распухшим лицом это смотрелось почти комично. И хотя сил у него было сейчас, прямо скажем, немного, он твердо знал, что, если Вита вернется сегодня вечером, у него их хватит на непродолжительный и осторожный сеанс нежной страсти. Как в том анекдоте: «Ты что, тебе же после инфаркта нельзя. – Нет можно, но медленно».

Долгим взглядом одарила его Виктория за последние слова и попытку «магнетизма». Даже его побитой рожей она любовалась. Они вышли к машине. Стали прощаться. Вита поцеловала сестру в щечку, а затем Сашу в губы, задержав свой поцелуй несколько дольше, чем того требовали деревенские приличия. Саша пошатнулся, и не столько по причине сотрясения мозга, сколько от резкого импульса его богатого воображения. Как только он вообразил, что они с Витой будут делать этой ночью, может, даже на сеновале (интересно, тут есть сеновал?), вот тут-то его и качнуло.

– Все, я уезжаю, уезжаю, – промолвила Вита, наконец освобождаясь из Сашиных крепнущих объятий, – уезжа-а-ю, уезжа-а-ю, – мечтательно пропела она, – а то еще останусь, а надо… Сашенька, все, я поехала, значит, буду сегодня вечером, в крайнем случае завтра утром.

Она двинулась к машине, но ее остановил какой-то напряженно-звенящий голос сестры.

– А меня?

– Что тебя? – удивилась Вита. – Я же тебя поцеловала, простились уже.

– Нет, – упрямо и все так же напряженно отвечала сестра, – пусть он меня поцелует. Мне нужно. Только сегодня. Один раз. Потому что вы все забыли, у меня сегодня день рождения. Только пусть так целует, как тебя.

Она подошла к Саше, подставила губы и закрыла глаза. Саша оторопел. А Вита, не обратив внимания на странноватый для возраста сестры оттенок просьбы, бросилась к ней и стала обнимать со словами:

– Ой, Наденька, прости, я совсем забыла, но ведь сама знаешь, отчего.

– Знаю, из-за него, – Надя хмуро показала на растерянного Сашу, – вот потому-то я и хочу от него получить свой подарок. Взрослый! – снова подчеркнула она. – Чтобы я запомнила. – И снова, закрыв глаза, подошла к Саше.

Саша хоть всю жизнь и обожал импровизации, но все же не до такой степени. Он обескураженно посмотрел на Викторию, не зная, что делать в такой щекотливой ситуации. Виктория засмеялась, но как-то не совсем естественно.

– Ну целуй, что же ты. В день рождения отказывать нехорошо.

Саша аккуратно прикоснулся губами к губам Наденьки и вдруг почувствовал, что они приоткрылись, и ощутил на своих губах, подумав при этом: «Ни хрена себе!», ее детский язычок. Саша хотел отпрянуть, но девочка схватила его голову обеими руками и не отпускала. «Черт возьми! Так и педофилом недолго стать», – мысленно пошутил Саша и снова попытался освободиться. И тут ему Вита уже помогла. Отлепив руки сестры от Сашиной головы, Вита строго сказала:

– Ты что же это делаешь?

– Что? – озорно улыбаясь, спросила Надя.

– Да то! Ты где этому научилась?

– Ха! Что я, кино не смотрю, что ли? А вы все думаете, что я такая уж маленькая! – ликуя, выкрикнула она и тут же вприпрыжку, как ребенок, играющий в «классики», побежала в дом. И уже с порога засмеялась: – А я уже вовсе не ребенок! Вот!

И исчезла за дверями, шкодливо уворовав свой желанный подарок ко дню рождения и своим замечанием о кино еще раз подтвердив его тлетворное влияние на незрелую детскую психику. Слово «нимфетка», введенное писателем Набоковым в нашу добропорядочную жизнь, обрело в лице Наденьки прямую иллюстрацию к происходящему.

– Стой, Надюша, – крикнула баба Липа ей вслед. – Я-то тебе подарочек приготовила! – И, на ходу помахав рукой Виктории, двинулась вслед за младшей внучкой, которую, по всему, перестало устраивать положение младшей. Они остались опять вдвоем.

– Ну и дела! – сказала Вита. – Одной рукой куклу держит, другой мужчину обнимает. Приехали!

18-летняя Виктория сама не замечала, что говорит сейчас тоном бывшей ударницы первых пятилеток; мол, дожили! Вот, молодежь пошла. Целуются на улице. Да в наше время… Да разве при Сталине… и т. д. и т. п. Саша с ласковой усмешкой посмотрел на нее, и тут она, будто взглянув на себя со стороны, сама расхохоталась.