Наступило время прощания. Мне было очень грустно, а Ханна – после того как мы обнялись – даже немного всплакнула. Отстранившись, она легонько сжала в руках мои запястья, а когда она заговорила, я впервые отчетливо услышал в ней американку, хотя обычно не обращал на акцент никакого внимания.

– Тарик, последние несколько месяцев я наблюдала, как ты взрослеешь и меняешься. И знаешь что? Это было круто!

– Спасибо.

– Нет, я серьезно. Мне кажется, ты и вправду начинаешь понимать, как устроен этот мир.

– Шарль де Голль?

– Не только. Скажи, почему ты решил поехать в Париж?

– Хотел убежать. Что-то найти. Не знаю. А ты как думаешь?

– Я думаю, тебе захотелось наладить контакт с окружающим миром, хотя тогда ты этого еще не понимал. Ты больше не мог целыми днями сидеть в телефоне и стал вынашивать идею: разузнать что-то о матери. Конечно, ты толком не понимал, зачем все это нужно и почему, но мне кажется, именно в тот момент ты впервые ощутил потребность в чем-то разобраться. Ты жаждал понимания.

Я слушал Ханну и чувствовал, как внутри разгорается стыд. Я не выдержал:

– Вот увидишь, однажды я разбогатею и… И тогда уж по-настоящему тебя отблагодарю. За все.

Она рассмеялась.

– Да ну, забудь! Жизнь – штука переменчивая. За белой полосой всегда наступает черная, и наоборот. Так что в нашу следующую встречу домохозяином со свободной комнатой будешь ты, а я буду нищей беглянкой. Надеюсь, ты меня приютишь.

– Конечно. Ведь мне тогда будет тридцать один, а тебе – девятнадцать.

Шутка получилась странная, но Ханна не обиделась и продолжила:

– А еще я очень надеюсь, что когда-нибудь смогу стать таким же хорошим соседом, каким был для меня ты.

– Прости, что не сказал тебе про Джулиана.

– Давай уже, иди! А то опоздаешь.

– Ладно. Чем планируешь заняться?

– Завтра поеду в концлагерь.

– Повеселись там от души.

Вручив ей пакет с остатками травки Джамаля, я покачал головой и сказал:

– Увы, так и не осилил.

– Ничего, – ответила Ханна. – Главное – ты попытался.

Оказывается, она умела быть смешной. То есть все это время она зачем-то прятала свое чувство юмора – ума не приложу зачем. Перед отъездом мы обменялись адресами электронной почты, так что в случае чего я мог бы ей написать. И все равно расставаться было очень грустно.

Выйдя из дома, я окинул прощальным взглядом рю Мишель и зашагал в сторону «Площади Италии». Моя последняя поездка в парижском метрополитене завершалась на «Данфер – Рошро», и я уже представлял, как сильно буду скучать: по дегтярному запаху и сумасшедшей рекламе, но самое главное – по экзотическим названиям станций (к слову, про Данфера и Рошро я не забыл и при первом же удобном случае собирался почитать про них в интернете). Интересно, вернусь ли я когда-нибудь в Париж? И если да, то каким я буду человеком? В своих подземных путешествиях я каждый день встречал самых разных пассажиров – интересно, на кого из них я буду похож? Отец? Бизнесмен? Богач или бедняк? Муж? Если да, то чей? Лейлы? Девушки со «Сталинграда»?

Но потом я вдруг подумал: а может, взросление – это просто иллюзия? Может, на самом деле мы никогда не взрослеем? Я не верил, что со мной и вправду может случиться нечто подобное.

Пересев на пригородную линию, я купил билет до аэропорта, который так и называется: «Шарль де Голль». Ну конечно. Если не он, то кто? Мой новый лучший друг.

В поезде я пытался представить себе, как аэропорт выглядит изнутри, но, увидев все вживую, разочаровался. Больше всего он напоминал супермаркет. В воздухе стоял тяжелый запах парфюма, который на всех плакатах рекламировали одинаковые женщины с надутыми губами; торговые ряды ломились от всевозможного алкоголя, а еще от наручных часов, наушников, фотокамер и ноутбуков. Будь я хоть немного верующим, мне бы в тот момент пришлось выразить глубокое осуждение. Вскоре от приторного запаха косметики меня начало подташнивать, поэтому я решил не задерживаться и сел в шаттл до нужного терминала.

Объявили мой рейс, и я побрел к выходу на посадку. Самолет оказался полупустым, и я спокойно занял свое место возле крыла. Прошла целая вечность, пока все наконец не расселись. Потом нам очень долго рассказывали про технику безопасности и объясняли, как пользоваться старомодными спасательными жилетами. Когда пилот наконец дал полный газ, я испугался, что пробью спиной спинку кресла. Затем мы рванули носом к небу и….

Над парижскими облаками светило солнце. Стюардесса в смешной шляпке, шарфе и толстых коричневых колготках разносила бесплатные пиво и вино. Сначала я поднял свой пластиковый бокал за старину Джамаля и наше «ПЖК». Merci, mes amis[76]. Спасибо за все. А потом выпил за Ханну Колер… Да пребудут с ней Девы Парижской Оккупации.

Пока самолет валился в воздушные ямы, я любовался кончиком крыла, который скользил по линии облаков на горизонте. Я пытался подобрать слова, чтобы описать это странное новое чувство – чувство, которое возникает, когда летишь куда-то по ясному голубому небу. Может, это и есть счастье. Ничего подобного я раньше не испытывал. Откинувшись в кресле, я закрыл глаза, и на меня тут же навалилась усталость. В голове замелькали образы из прошлого: Виктор Гюго, Сен-Дени, белое вино, старомодная квартира на рю Юмбло…

Я проснулся, когда самолет заходил на посадку. Багажа со мной не было, только небольшой рюкзак, который мне разрешили взять в салон. Парковать машины на выходе из терминала запрещалось, поэтому таксисты собирались чуть подальше, на склоне холма за забором. Я запустил руку в конверт, который передал мне Джамаль. Наверняка он хотел бы, чтобы я взял такси.

Ко мне подъехал старый бежевый «мерседес» – в Марокко почти все такси были такими. Кажется, за те несколько месяцев, что я провел в Париже, вдоль шоссе поставили очередную партию панельных многоэтажек.

Может, там были водопровод и система пожаротушения, но я в этом сомневался. Через некоторое время мы оказались в фешенебельном пригороде, затем проехали большое кладбище и поворот на дорогу, которая идет мимо Американской школы в Виль Нувель. Я решил не предупреждать отца о своем возвращении. Помня о судьбе блудного сына (героя библейской притчи, о которой мне однажды поведал Виктор Гюго), я надеялся, что элемент неожиданности и мне сыграет на руку – может, старик так растрогается, что даже заколет в мою честь откормленного теленка.

Чтобы мысленно подготовиться, я попросил таксиста высадить меня у кафе «Париж», на загруженной развязке возле нашего дома. Место выглядело очень солидно, и обычно я бы в такое не пошел. Но в тот день у меня в кармане лежал конверт с деньгами, и к тому же мне хотелось убить немного времени. Я заказал мороженое с авокадо и миндальный коктейль, а когда уходил, оставил огромные чаевые. Затем я прогулялся вниз по улице, к большой площади Гранд Сокко, у которой начинался тот самый крытый рынок, по которому я так скучал. На входе по-прежнему стояли женщины с лотками пыльных батонов, а между прилавками внутри по-прежнему носились кошки. Чуть подальше на холме я увидел кинотеатр «Риф», в котором продавали мои любимые пирожные, а напротив – белые ворота в медику, где все так же сидели, разложив на тротуаре кисти и куски труб, безработные маляры и водопроводчики. По сравнению с Парижем (по крайней мере с обеспеченными районами) дома все казалось очень грязным. Повсюду на улицах я замечал беспризорных ребят с обезумевшими глазами, мальчиков лет восьми-девяти, которые целыми днями курили киф и нюхали клей. Конечно, в нашем городе многие не работали и потому вели достаточно размеренный образ жизни, и все-таки… Думаю, я понимал, куда все это катится.