— Здравствуй, Ваня, здравствуй.

Перетасова не пела, но сидела на подоконнике, что-то читала в планшете, водя пальцем по экрану, хмурясь и шевеля губами. Читает, и ладно. А даже если и играет. Я всех их не переделаю. У нее астма, ей нельзя волноваться. Хочет — пусть играет, главное, чтобы не пела громче, чем я говорю.

Аля Стасевич вызвалась читать вслух поэму «Руслан и Людмила», которую мы начали проходить. Она выразительно декламировала, раскрашивала слова, махала руками, смотрела на меня, ожидая одобрения. Я кивала: «Молодец!»

Сережа летал, но тихо и только с одного конца парты на другой. Самолетик сегодня был у него скромный, маленький. Полетает, отдохнет, снова начнет заводить мотор, но совсем негромко.

Ваня время от времени поднимал голову и снова и снова говорил:

— Здравствуйте, Анна Леонидовна!

Перетасова, сидя на окне, болтала ногой, норовя задеть маленького Гришу, который очень внимательно слушал «Руслана и Людмилу», смеялся, удивлялся, явно не знал каких-то слов, но спрашивать не решался. Надо бы объяснить, что такое «в гриднице высокой», «царевна тужит», «брашна», «ретивого»… Непременно, непременно объясню…

На уроке в моем седьмом «А» все так хорошо отвечали по «Мальчикам» Достоевского, что я поставила семь пятерок, и Тоне, и Неле, и Будковскому. Все что-то говорили, говорили… А я ставила пятерки и ставила… И смотрела в окно. Апрель. Такой поздний в этом году. Уже скоро лето. Весны совсем не было. А лето пройдет быстро. Интересно, сколько дней у меня будет отпуск? И куда нам ехать летом? Что-то я ничего не скопила к лету. Ничего, посидим на даче. Купила в девяностых по случаю хибарку за пятьсот долларов, вот как нас теперь спасает… Апрель… Такая дымка на улице, разгорается день, надо бы погулять со своими детьми, пойти в парк, подышать весной, нет пыли совсем еще… Не буду тетрадки брать, проверять, ну их…

— Анна Леонидовна! — Катя Бельская смотрела на меня с некоторой тревогой. — А разве правильно, что Коля Красоткин в «Мальчиках» — положительный герой? Из-за него ведь его друг Илюша умирает…

— Нет, конечно, с чего ты это взяла?

— Достоевский же говорит, что он «хороший, но извращенный»?

— Правильно. В этом вся сложность. Писатель как раз размышляет о том, что задатки — задатками, а сформироваться из человека может что-то совсем другое. Почему ты так ставишь вопрос? Разве мы говорим, что он — положительный герой? Да и вообще это определение очень сложное и спорное.

— Да нет, это я так… — Катя оглянулась на кого-то сзади. На Будковского? Не знаю, все сидели с непроницаемыми лицами. — Просто так. Извините.

Я Будковскому поставила «отлично». Наверное, он ахинею сказал. А мне показалось — хорошо так говорил, гладко. Да и ладно. Какая разница. Апрель. Нужно гулять, дышать, куда-то ехать. А мы сидим и такой глупостью занимаемся. Положительный ли герой мальчик Коля Красоткин, который скормил собаке хлеб с иголкой. Да, очень положительный. А на улице апрель… И ведь не выведешь их во двор. Никто меня не поймет, если я литературу буду проводить во дворе.

На переменах мне названивал и названивал Игоряша.

— Нюся, как дети?

— Хорошо, Игоряша.

— А ты как?

— А я просто отлично.

— Правда?

— Кривда.

— Нюся… Ты меня простила?

— Отвянь, Игоряша, у меня перемена десять минут.

— Я позвоню на следующей, можно?

— Нельзя. На следующей я собираюсь позавтракать.

— Конечно, конечно, Нюсечка! Хочешь, я тебе хлебушка с медом привезу? Мама мед купила…

— До свидания, Игоряша. Съезди лучше поработай. Денег к лету заработай.

— Бегу, Нюсечка! Всё, целую! А ты меня целуешь?

— И я тебя целую, Игоряша. Не звони только больше, у меня дел много на переменах.

— Ага, ага… Я так тебя люблю!

На следующей перемене он звонил снова, мешая мне разговаривать с детьми, завтракать, готовиться к уроку.

— Нюсечка, Нюсечка, Нюсечка…

— Если ты будешь трезвонить по пять раз за перемену, я отключу телефон.

— Нет, нет, я не буду… Всё, целую!

После четвертого урока ко мне подошла Роза.

— Ой, как хорошо, что ты сама подошла! — обрадовалась я. — А то у меня к тебе дело.

— У меня тоже, — загадочно улыбнулась Роза. — У меня день рождения на этой неделе. Придешь?

— Конечно. Приду, с удовольствием. Скажи, куда, когда и во сколько.

— Куда? — Роза слегка удивленно посмотрела на меня. — В столовую. В пятницу, после уроков.

— А, понятно.

Действительно, с чего это я решила, что Роза пригласит меня к себе домой? На запретную территорию ее свободы и одиночества? Или не-одиночества. Только никого ее жизнь не касается, в том числе меня. Ведь она «Не Бежала Ни К Кому, Аня!». И никто ее не ждал, прислонившись к аккуратному «фордику», и не смотрел влюбленными глазами…

— Да, Роза, приду, конечно. Что тебе подарить?

— Издеваешься? — Роза засмеялась. — Что хочешь, то и дари. Можешь ничего не дарить.

Да нет уж, Ваше Величество, как же Вам ничего не подарить… Обидно ужасно. Глупо и обидно. Но вместо того чтобы обижаться, я все набиваюсь и набиваюсь к Розе в друзья.

— Ты коньяк пьешь?

— Я вообще не пью! — Роза гордо вздернула голову. — Ты что? Могу пригубить на празднике, и всё.

— Да я не в этом смысле… Ладно. Слушай, я о другом. Я хочу детей перевести в другой класс, в параллельный.

— Почему? — быстро спросила Роза.

Сказать? Она застегивается на все пуговицы, сверху донизу, а мне — раскрыться, полезть со своей откровенностью? Нет.

— Просто учительница невзлюбила Никитоса. Грозит ему колонией.

— Но он, кажется, мальчик у тебя такой… — Роза выразительно подняла брови, — бурный.

— Бурный, но не настолько. Он хозяйственный, послушный…

— Ясно. От меня ты что хочешь? Я к младшей школе не имею отношения.

— Нет, ничего не хочу, Роза.

— Да ты не обижайся! — Роза положила мне на плечо руку, похлопала тяжело, по-мужски. — Просто не грузи меня своими проблемами.

— Извини.

— Ничего. Если плохо мальчику, переводи, конечно. Он у кого? У Гусаковой? У Юльки?

— Ну да.

— Так она же в декретный отпуск скоро уходит!

— В смысле?..

— В смысле — в декретный отпуск! Ань, ты что, не заболела? Чудная какая-то сегодня…

— Так быстро, не может быть…

— Что — «быстро»? Не поняла. Слушай, извини, потом, ладно? Мне всех еще пригласить нужно. Побежала, — сказала Роза и величественно, но стремительно поплыла дальше по коридору, кому-то кивая, другому грозя кулаком, здороваясь, отвечая на ходу. И красивая, и страшная одновременно, в каком-то необыкновенном платье, на тонких изящных ножках, улыбающаяся, улыбающаяся…