– Я сражусь с вами обоими, – предложил Фрэнк. – Ты и Калигула против меня. Если победите и пройдете по туннелю, то лагерь ваш.

Коммод потер руки:

– Великолепно!

– Постой! – рявкнул Калигула. Он тоже снял шлем. И вид у него был совсем не радостный. Глаза сверкали, а разум, без сомнения, обдумывал все, пытаясь найти подвох. – Слишком сладко ты поешь. Что ты задумал, Чжан?

– Я или убью вас, или погибну, – сказал Фрэнк. – Вот и всё. Справитесь со мной – можете войти в лагерь. Я прикажу оставшимся воинам отступить. Сможешь пройти триумфальной процессией по Новому Риму, как тебе всегда хотелось. – Фрэнк повернулся к одному из своих товарищей: – Ты слышал меня, Колум? Это приказ. Если я умру, окажите им почести.

Колум открыл рот, но, похоже, язык его не слушался. Он просто кивнул с мрачным видом.

Калигула нахмурился:

– Spolia opima. Как это примитивно. К ней не прибегали с тех пор, как… – Он замолчал, вероятно вспомнив, какие воины стоят за ним: «примитивные» германцы, считающие победу, одержаную военачальником в бою один на один, самой достойной. В древности и римляне разделяли это мнение. Их первый царь, Ромул, лично одержал победу в поединке над вражеским царем Акроном и снял с него доспехи и оружие. Впоследствии римские полководцы веками подражали Ромулу и из кожи вон лезли, чтобы отыскать вражеского лидера на поле битвы и сойтись с ним в поединке, претендуя на spolia optima. Для истинного римлялина не было большего проявления храбрости.

Фрэнк поступил хитро. Если бы императоры не ответили на его вызов, они потеряли бы лицо перед собственными воинами. Правда, Фрэнк был тяжело ранен. Он не смог бы победить в одиночку.

– Двое на двое! – выпалил я, неожиданно даже для себя самого. – Я буду биться!

Солдаты императоров снова захохотали.

– Еще лучше! – воскликнул Коммод.

У Фрэнка на лице отразился ужас, а не благодарность, на которую я надеялся.

– Аполлон, нет, – отрезал он. – Я справлюсь. Уйди!

Несколько месяцев назад я бы с радостью позволил Фрэнку сойтись в этой безнадежной схватке, а сам бы сидел в сторонке, ел холодный виноград и читал сообщения в мессенджерах. Но теперь, после того что случилось с Джейсоном Грейсом – ни за что. Я взглянул на несчастных изувеченных пегасов, прикованных к императорской колеснице, и решил, что не смогу жить в мире, где подобная жестокость остается безнаказанной.

– Прости, Фрэнк, – сказал я. – Я не позволю тебе сражаться одному. – Я посмотрел на Калигулу. – Ну так что, Сапожок? Твой собрат-император уже согласился. А ты согласен – или боишься нас?

Калигула раздул ноздри.

– Мы прожили тысячи лет, – проговорил он так, словно объяснял нечто элементарное глуповатому студенту. – Мы боги.

– Я сын Марса, – парировал Фрэнк, – претор Двенадцатого легиона Фульмината. Я не боюсь умереть. А ты?

Секунд пять императоры молчали.

Наконец Калигула бросил через плечо:

– Грегорикс!

Один из германцев выбежал вперед. Высокий, массивный, с лохматыми волосами и бородой, в толстых шкурах, он напоминал Фрэнка в обличье бурого медведя, только страшнее лицом.

– Повелитель? – прокряхтел он.

– Воины остаются на месте, – приказал Калигула. – Не вмешивайтесь, пока мы с Коммодом будем убивать претора Чжана и его ручного божка. Ясно?

Грегорикс внимательно посмотрел на меня. Я мог себе представить, как внутри него борются представления о чести. Поединок один на один – это хорошо. Но победа над раненым воином и слабаком-полузомби – не такая уж и достойная. Лучше всего было перебить нас и прошествовать к лагерю. Но вызов брошен. И его следует принять. Его задача – защищать императоров, а если это ловушка…

Готов поспорить, в тот момент Грегорикс пожалел, что не послушался маму и не получил бизнес-образование. Работать варваром-телохранителем психологически тяжело.

– Как скажете, повелитель, – ответил он.

Фрэнк повернулся к своим оставшимся воинам:

– Уходите отсюда. Разыщите Хейзел. Защитите город от Тарквиния.

Ганнибал затрубил в знак протеста.

– Ты тоже, дружище, – сказал Фрэнк. – Ни один слон сегодня не умрет.

Ганнибал фыркнул. Полубогам это тоже, очевидно, не понравилось, но они были римскими легионерами и не могли нарушить прямой приказ. Они исчезли в туннеле, забрав с собой слона и штандарт легиона, и в команде, защищающей Лагерь Юпитера, остались только мы с Фрэнком Чжаном.

Пока императоры слезали с колесницы, Фрэнк повернулся ко мне и заключил меня в потные окровавленные объятия. Он всегда казался мне любителем обнимашек, и меня ничего не удивляло до тех пор, пока он не зашептал мне в ухо:

– Ты вмешался в мой план. Когда я скажу «пора», не важно, где ты и как идет битва, я хочу, чтобы ты бежал от меня как можно дальше. Это приказ. – Он хлопнул меня по спине и отпустил.

Мне хотелось возразить: «Ты мне не начальник!» Я сюда пришел не для того, чтобы убегать по чьей-то команде. Я и сам с этим неплохо справлялся. И уж точно не желал, чтобы еще один друг пожертвовал собой ради меня.

Правда, я не знал плана Фрэнка. Мне оставалось лишь ждать, чтобы понять, что он задумал. И тогда можно будет решить, что делать. К тому же если мы и могли победить в смертельной схватке с Коммодом и Калигулой, причиной этому явно не стали бы наша сила и обаяние. Нам нужна надежная хитрость, причем в промышленных объемах.

Императоры зашагали к нам по обожженному вспученному асфальту. Вблизи их доспехи оказались еще более жуткими. Нагрудник Калигулы, казалось, обмазали клеем и вываляли в витрине «Tiffany & Co»[61].

– Ну что ж. – Его холодная улыбка сверкала не хуже его драгоценностей. – Начнем?

Коммод снял перчатки. Руки у него были большие и грубые, покрытые мозолями, словно в свободное он время молотил кулаками кирпичную стену. Сложно было поверить, что когда-то я держал их с нежностью.

– Калигула, бери Чжана, – сказал он. – Аполлон мой. Мне не нужно зрение, чтобы его найти. Хватит и слуха. Он ведь будет ныть.

Он так хорошо меня знал, что это просто бесило.

Фрэнк выхватил меч. Рана у него на плече все еще кровоточила. Я не знал, как он собирается удержаться на ногах и тем более сражаться. Свободной рукой он коснулся кожаного мешочка, где была спрятана его деревяшка.

– Значит, насчет правил договорились, – сказал он. – Никаких правил нет. Мы вас убиваем, а вы умираете. – И он махнул императорам рукой, словно говоря «Идите и возьмите!».

Только не снова. О мое сердце