Не будем тратить время зря, — на неплохом русском языке произнес кардинал Гаспар. — Мы знаем, зачем вы здесь, господин Критский.

А я знаю, зачем вы здесь, — пробормотал Арнольд, наливая себе еще вина. Гостям он не предлагал.

А вот и ошибаетесь, — сухо заметил кардинал и поерзал в неудобном кресле. — Наш священный орден, орден иезуитов, давно и настойчиво решает проблему расширения нашего влияния на Востоке, в том числе в России. В вашей стране все еще сильны позиции православной церкви, которая упорно противится неизбежному — приходу католицизма на Русь.

Ну, наших патриархов понять можно… — начал было Арнольд, но был грубо прерван.

Ватикан настойчиво предлагал российскому правительству принять от него безвозмездный дар — священную реликвию–икону, — трескуче вещал кардинал–иезуит. — Понятное дело, в обмен на свободу рук в католизации России.

Зачем же так откровенно? — Критский был недоволен тем, что его грубо прервали.

Орден иезуитов действует тайно, но говорим мы откровенно. — Кардинал Гаспар поднял крючковатый палец. — И я напомню вам наш договор: икона в обмен на ваше содействие нам. Икона должна была помочь вам получить голоса православных жителей России на грядущих президентских выборах в России. А что получилось?

А что получилось? — эхом откликнулся Арнольд.

А получилось то, что ты не сдержал данное тобою. Слово! — злобно прошипела сестра Казимира. Не выдержав, выругалась: — Пся крев!

И тут же перекрестилась, поцеловав крест, висевший на ее прекрасной груди.

Критский побагровел:

— Ваше преосвященство, держите‑ка на привязи вашу антисемитскую сучку! Это она таким образом хочет снять с себя вину! Разве мы договаривались, что она, приехав в Россию, примется истреблять местное население, мочить людей налево и направо? Шлюха поляцкая!

Ах ты порхатый… — взвыла сестра Казимира и двинулась на Критского.

Кардинал цыкнул на обоих, и они замолчали.

Критский гневно сопел, сестра Казимира сверкала глазами, как дикая кошка, сжимая маленькие кулачки.

Кардинал что‑то сказал монаху Францу. Тот извлек из‑под рясы пузырек, накапал из него в серебряный стаканчик. Кардинал единым духом выпил лекарство, и лицо старика порозовело.

Продолжим, — предложил он окрепшим голосом. — Итак, документы Ангулеса не найдены. Мы даже не знаем, что в них содержится. Мы не знаем, является ли икона, находящаяся в папской канцелярии, подлинной. Если вдруг всплывут документы Ангулеса, доказывающие, что икона поддельная — разразится грандиозный скандал. Авторитет католической церкви, и лично его святейшества Папы, будет подорван в глазах всего христианского мира.

И придется забыть о планах пана Критского стать Президентом России, — ехидно бросила Казимира.

Истинно так, — согласился кардинал Гаспар. — Надо срочно принимать меры.

Вот потому‑то вы, католические торгаши, и решили побыстрее скинуть иконку? — иронично поинтересовался Критский, — Чтобы, значит, снять с себя ответственность? Если икону продать, то и денежки выручите, и от позора избавитесь если тот, кто ее приобретет, обнаружит, что икона не настоящая, вы ведь всегда можете заявить, что он сам ее и подменил. Прав мой Аркадий: чисто иезуитский план!

Это — очень хороший план, — веско изрек кардинал Гаспар. — Но он сработает только в том случае, если вы, господин Критский, станете владельцем иконы. Тогда, какая бы она ни была — настоящая или ненастоящая — она всегда останется самой настоящей. Ведь не в ваших интересах объявлять икону фальшивой?

Не в моих, — согласился Критский. — А что, если ее перекупит кто‑то другой? Такой поворот событий нельзя отрицать.

Этого не случится, — обнадежил кардинал Гаспар Критского. — Сестра Казимира посвятит вас в детали нашего плана. Итак, господа, сестра: Ite, missa est.

Все произошедшее на следующий день было разыграно по нотам, как хорошо отрепетированный католический хорал.

Вечером, по дороге в аукционный зал, лимузин Критского остановился на виа Венето, пережидая встречный поток машин римлян, спешивших с работы домой. Рядом с лимузином резко притормозил спортивный мотоцикл. Мотоциклист, затянутый в черный кожаный комбинезон, постучал в окно машины. Стекло опустилось, за ним появилось взволнованное лицо Арнольда Критского. Мотоциклист расстегнул молнию на груди и вытащил листок бумаги. Из‑под шлема выбилась длинная прядь волос, и Критский понял, что это сама сестра Казимира так лихо раскатывает по Риму на крутом байке.

Казимира умчалась в темноту, Критский поднял стекло. Прочитав записку, он молча передал ее Аркадию, а тот в свою очередь отдал приказание водителю.

Если бы кто‑нибудь сейчас следил за передвижением Критского по Риму, то он немало удивился бы тому, что его роскошный экипаж направился не в сторону здания благотворительного общества «Благодать сиротки», а в противоположную сторону.

А еще через полчаса роскошная публика, собравшаяся на благотворительном балу, с немалым разочарованием узнала, что из списка предметов, которые будут выставлены на распродаже в пользу православных приходов, изъят главный лот: чудотворная икона Софийской Божией Матери. Присутствующим сообщили, что торги перенесены во дворец одного из папских нунциев.

Десятки великолепных машин устремились по названному адресу, но прибыли к окончанию торгов.

Кардинал Гаспар сдержал слово.

Арнольд Критский стал‑таки обладателем чудотворной иконы.

Бедняга Позин и в самом деле находился в каком- то странном состоянии, которое точнее всего было бы определить как полную растерянность. Не то чтобы предполагаемая гибель его приятеля Аристарха Молоканова потрясла Александра, но все‑таки она нанесла чувствительный удар остаткам его веры в человечество.

Молоканов, которого Позин буквально за уши вытянул из унылого бюрократического болота, оказался подпольным миллионером и владельцем настоящего загородного дворца, взорванного неизвестно кем. А он, Позин, кого Аристарх называл своим самым дорогим и близким человеком после жены и сына и кому клялся в вечной дружбе, ничего ни о каких миллионах, ни о дворце не знал!

Честно говоря, было обидно. Позин, естественно, попытался выяснить через приятелей в правоохранительных органах и друзей–журналистов, что же в самом деле произошло в молокановском дворце и прежде всего, погиб ли сам Аристарх? Но ему односложно отвечали: идет следствие. Хотя среди обнаруженных на пожарище трупов идентифицировать тело владельца не удалось, следователи и эксперты все же склонялись к тому, что Молоканов погиб.

Данная версия не доставила Позину никакой радости. Было бы преувеличением сказать, что Позин любил Аристарха или испытывал к нему особо сильные дружеские чувства. Скорее, он просто привык к его существованию где‑то рядом. Имевшийся постоянно в наличии Молоканов с его комичными замашками «нового русского» из мелких чиновников забавлял Позина и где‑то, сам того не понимая, исполнял роль шута.