— Да, в схватке — пожалуй. Но хитростью взять можно. И для лучников хорошая цель. А разметать пальбой — труднее плюнуть. Надо государю на сей счет подробное донесение составить.

— Вот возьмем знатного языка да со всеми его железками в Москву и отправим.

— Ты сначала возьми, — ответил мрачно Малюта, зная по опыту, что одинокого рыцаря захватить не просто. — Сдаваться они не любят.

V

Иоанн очень ценил сведения самого разного рода, которые собирал Малюта, и не всегда в застенке, хотя в застенке узнавались нередко совершенно удивительные вещи. Еще до первого похода на Ливонию, пока шли в Москве переговоры с послами польского и шведского королей, пока царь отвечал цесарю Фердинанду, приславшему гонца из Вены с просьбой не воевать Ливонию, а татарская конница, волной подкатившая из Крыма, угрожала южным границам и сторонники борьбы на севере еще не одержали верх над тайными и явными последователями попа Сильвестра и Алексея Адашева, последней капелькой, решившей дело, была речь пытанного на дыбе и отказавшегося принять обряд крещения крымского мурзы:

— Пусть царь твой не боится. Мы волю любим. Мы не станем жить в ваших вонючих избах в холоде и грязи. Придем, возьмем ваше и уйдем назад к себе — к теплому морю. Ты, русский, море видел?

И мурза презрительно сплюнул кровавой жижей. Малюта моря не видел, но слова, которые дьяк упустил занести в тетрадь, запомнил, как запоминал все мало-мальски достойное государева слуха. Малюта научился хорошо отделять пустяковые наговоры и выдумки от важного и существенного. А важным и существенным была уверенность крымчака, что Москва татарским ханам не нужна и что они не хотят да и не могут долго ее удерживать, а значит, и бояться их нечего. Но без Ливонии Москве существовать просто немыслимо. Это самое море ей позарез нужно. Самые главные советники Иоанновы — Басманов с князьями Курбским, Шуйским и Воротынским не сыграли такой роли, как признание мурзы, переданное Малютой государю, исторгнутое обреченным из недр души.

— Ах, пес! — рассвирепел царь. — Ах, пес! Голову ему с плеч долой!

— Рад бы, пресветлый государь, — ответил Малюта, — да подох он, кровью вчера поганой захлебнувшись.

Крымчаки жгли и Москву и Киев не раз, пугая великих князей, но довольно быстро откатывались назад, а по какой причине, никто долго не мог сообразить. И опять любопытное объяснение принес Малюта царю из застенка, тоскливо оброненное слабеньким худеньким татарским юношей. Расспрашивал Малюта с жестоким пристрастием о намерениях хозяина — ханского посланника Ислама. И чего только в застенке не откроется!

— Сладких плодов у вас нет. В холодных краях они не растут. Как здесь жить?

Малюта поразился. Ему всегда казалось, что обосновался он удачно на обильнейших московских землях.

— Да у нас лишь калачи на деревьях не болтаются! — воскликнул он, нарушив давнее застеночное правило — не вступать с пытанным в дискуссию. Заплечных дел мастер и дьяк только задавали вопросы или в нужных случаях наводили на ожидаемый ответ.

— Не желают есть нашу пищу, — сказал Малюта государю. — А если пища не впрок, и торчать здесь или поблизости долго им не с руки. Ежели не с руки, то бояться косоглазых не след.

— Татарин всегда выгоду ищет, — ответил недобро Иоанн. — Хитростью их превосходят одни жидовины. От последних вся и мерзость.

— Казанские до баб наших охочи.

— И бабы до них, — опять зло бросил Иоанн.

Поп Сильвестр с Алексеем Адашевым, возомнившие себя, правда, не без оснований, реформаторами и цивилизаторами обширной русской стороны, знать не знали и ведать не ведали, как иногда принимаются важные решения самодержцем. Сколько труда и времени они затратили на создание партий и блоков среди собственных клиентов и ласкателей! То князя Петра Шуйского перетянут посулами и несбыточными надеждами, то князя Андрея Курбского с братом привлекут познаниями, широтой взглядов, божественными откровениями, а что касается Алексея Адашева, то и занимательными сказками о чужих странах, а царь в то же время куда как просто и безошибочно мыслил и к противникам реформаторов ухом и — что хуже — сердцем склонялся. Курбского одним маневром у реформаторов отнял, назначив во главе войска в Ливонию. Недаром старший по летам ярославский князь на коленях подле государя валялся и горячо руки его лобызал, клянясь в верности, которую в любой момент готов был нарушить.

— Вот тут заночуем на мыску среди сосенок, а на рассвете ударим. — И Малюта кивнул Григорию Грязному на небольшой, но мощно укрепленный обводными стенами замок, опоясанный вдобавок глубоким рвом. — На рассвете рыцари дремлют и спросонок куда как неуклюжи. Им, чтобы облачиться и приготовиться к бою…

И Малюта недоговорил.

— Тут, видно, богатый хозяин живет. Разжирел на наших землях. Небось русской кровушки попил. Стены вон как гладенько тесаны, и ворота прочные, железом обитые. Не пробьешь без пушки, — засомневался в успехе Грязной.

— Голыми руками разломаем. — И Малюта погрозил увесистым кулаком с зажатой нагайкой.

Он скомандовал охотникам рассредоточиться, на опушку не высовываться, покормить коней и устраиваться на отдых. Сам же с Грязным лег на прохладную и влажную траву и заснул, положив под голову огромный кулак.

VI

На рассвете очнулся и сразу поднялся. Кругом качалась зыбкая и подозрительная тишина. Ни шороха не раздавалось, ни звука. Ничего не цвирикало в кустарнике, и птицы еще не пробудились. Песочного цвета замок, чудилось, плыл в сизом тумане. Наверное, там тоже спят, подумал Малюта. Он растолкал Грязного и людей и, пока те собирались, послал смышленого и зоркого стрельца новгородца Савву обогнуть ров и вызнать, нет ли более удобного места для приступа. Такое место нашлось, и Малюта разделил отряд на два неравных — Грязного отправил вместе с новгородцем, а сам с меньшей частью стрельцов и охотников остался напротив ворот. Малюта не сулил воинам богатую добычу. Они знали, что если уцелеют, то награбят вдоволь, погрузят на телеги и отправят назад в Дерпт. Малюта решил зажечь ворота факелами и, забросив железные кошки с коротких штурмовых лестниц на стены, карабкаться наверх по канатам. Жертвы при таком образе действий неминуемы, и значительные. Но о том никто не думал. Каждый надеялся про себя, что смерть минует.

— Недосчитаемся многих, — сказал Малюте его стремянный и помощник Болотов.

Но едва первые всадники с полыхающими белым огнем факелами выскочили из лесу, как ворота быстро отворились, и навстречу нападавшим стройно и неторопливо остроконечной «свиньей» выехали не менее сотни рыцарей и тяжеловооруженных конников, издали внешним видом показывая, что сдаваться не намерены и готовы к сражению. Малюта сперва опешил. Разбойный клич: гойда! гойда! — застрял колом в горле. Ливонцев кто-то предупредил о приближении охотников.

Атаковать Малюту, расположившегося в лесу, им невыгодно, но здесь, на свободном пространстве, они сумеют дать отпор пришельцам. Малюта, однако, не растерялся, вскочил на коня и передовым бросился на неповоротливое железное чудовище, впрочем очень внушительное и эффектно выглядевшее. Разноцветные флажки трепетали под утренним ветром. Шлемы сияли, осененные драгоценными перьями. Щиты сверкали, а всадники выстроились так, что необходимого русским просвета между блестящими на солнце овалами и треугольниками не отыскивалось — все слилось в сплошную скругленную — загнутую к тылу — широкую полосу. Лучники, не дожидаясь команды, спешились и приступили к делу, стрелами осыпая «свинью» с разных сторон. Тело ее через несколько минут все-таки дрогнуло и распалось. Малюта крикнул стрельцам: