она? Можно позаимствовать ее на денек? Клянусь, я верну.

– А как же твое “ах, спасибо, сэр”, “я мигом допишу пьесу, сэр”?

Она скрестила руки на груди:

– Не помню, чтобы я так пресмыкалась. – Подвинув мои ноги, она села на диван. – И, похоже, ты все равно меня опередишь. Как скоро мы увидим твою фамилию на доске объявлений?

Я пожала плечами.

– Мне нужна еще одна ночь. Может, две.

– Всего-то? Ух ты. Это уже серьезно. – Она приподняла брови. – Тогда записывайся на прием к директору. Пусть займется твоими бумагами.

– Все не так просто.

– А что тут сложного? Подойди к нему и скажи.

Она похлопала меня по ноге и улыбнулась. На очках – жирные отпечатки пальцев. Какой смысл рассказывать ей о моем тайном звонке? Чем меньше ей будет известно, тем меньше вероятность, что ее заподозрят в соучастии.

– Я всегда знала, что ты справишься первой, – сказала она. – Петтифер, бедняга, будет раздавлен. Думаю, даже Кью прольет скупую слезу. При тебе он, конечно, плакать не будет. Надо же сохранить лицо. А меня… – она сжала мою ногу, – меня придется отрезать от тебя пилой. – Мы обе рассмеялись. Я ощутила радость напополам с унынием. И тут Мак пришла в голову какая-то идея. У нее загорелись глаза. – Можешь для меня кое-что сделать, когда вернешься в отчизну?

– Конечно, – ответила я. – Все что хочешь.

– Передашь моим деткам письмо?

– Без него за ворота не выйду.

– Только они могли переехать. Укажи на всякий случай на конверте свой адрес.

– Считай, что дело сделано. Если понадобится, вручу им его самолично.

Она поцеловала мою руку.

– Ты чудесный друг, Нелл, ты это знаешь? Я никогда не сомневалась, что ты отсюда выберешься. – Она заметила белую краску, засохшую у меня на ногтях, и стала разглядывать мои руки. – Смотри, как ты исхудала. Хоть пообедай по-человечески.

– Я подумаю.

– Впереди долгая дорога и все такое. Нужно набраться сил.

– Я в порядке.

– Пообещай, что поешь. Тарелка риса, немного фруктов, о большем я не прошу.

– Проголодаюсь – поем, Мак. Не волнуйся.

Я пошла в ванную и включила душ. Рубашка для рисования пропахла какой-то гадостью. Поджидая, пока нагреется вода, я сняла грязную одежду, накинула халат и вернулась в комнату. Мак уже затопила печку и стояла у рабочего стола с комиксом Джонатана в руках.

– Твое? – спросила она. – Ну и мрак.

– Это Фуллертон нарисовал.

– Ты шутишь! – Она уселась с комиксом на диван и закинула ноги на стул. – Ты же говорила, он музыкант.

– Мы так думали.

– Я ничего не думала.

– Ладно, я так думала.

Мак рассеянно кивнула.

– Диалоги у него хромают, – сказала она, – зато какой накал страстей! А рисунки – просто нечто. Это точно его работа?

– Я нашла комиксы у него в мастерской.

– Это еще ничего не доказывает.

– Просто поверь мне на слово.

– Ага… – С головой уйдя в первый номер, она даже не заметила, что я уклоняюсь от ответов. – Иди мойся. Я как раз дошла до старухи в норковой шубе. Чувствую, дальше будет только страшнее.

Освежившись и окончательно проснувшись, я все ей рассказала. О моей связи с семьей мальчика, о переводах Куикмена, о том, чем оказались тексты на карточках. При помощи куранта я показала ей имя “Джо Натаниел” на титульном листе и ряды цветных точек, из которых состояли изображения. Мак завороженно ахнула. В общих чертах – не называя имен – я рассказала про заказ, с которым у меня возникло столько трудностей, и как цветные точки подсказали новый подход.

– Никаких тебе молний, – подытожила я. – Скорее, очень медленное землетрясение.

Мак слушала внимательно, с интересом и сочувствием, будто по указке невидимого режиссера. Но отвечала только в прошедшем времени. “Раньше со мной такое постоянно случалось”, – говорила она. “Ты не поверишь, сколько раз я вот так выбиралась из тупиков”, – говорила она. “Я так быстро работала”, – говорила она. Я отвечала, что буду ждать ее в Лондоне, что двери моего дома всегда для нее открыты, что я буду ходить на все ее пьесы, где бы их ни ставили, – дежурные фразы, которые мы говорим друзьям, втайне опасаясь, что наша близость не выдержит разлуки.

* * *

При виде Ардака на раздаче в столовой, шлепавшего в тарелки огромные шматы мусаки, гости приходили в замешательство, а работал он так медленно, что очередь растянулась до самых дверей. Стоя в хвосте, я слышала, как мои соседи сплетничают на ломаном английском о том, что же случилось с Гюльджан. Мак болтала с Линдо по-испански, и я старалась на них не смотреть. Кью и Тиф с салфетками за воротниками сидели за нашим обычным столом, перед ними высились горы отвратительной стряпни, к которой они почти не притрагивались.

Когда я подошла к прилавку, Ардак, грозно сопя, выхватил тарелку из моей руки и плюхнул туда столько бурой кашицы, что потекло через край. Я потянулась за тарелкой, но он придержал ее и хмуро на меня посмотрел.

– Что это было? – спросила Маккинни, когда мы отошли. – Ты забыла сказать спасибо?

Я решила помалкивать, но за нашим столом Петтифер уже вовсю строил теории насчет отсутствия Гюльджан. Подвинувшись, чтобы Мак могла сесть, он сказал:

– Тут что-то неладное, Кью, иначе на раздаче стоял бы старик. По-моему, ее выперли, а Эндер сейчас там, наверху, толкает речь в ее защиту.

– Меня всегда поражало, – сказала Мак, – как быстро ты сочиняешь эти свои сказки. Бедняжка, наверное, подхватила кишечный грипп и решила не заражать нашу еду.

– Надеюсь, ты права. – Он повозюкал ложкой в кашице у себя в тарелке. – Эта размазня мне уже в горло не лезет.

– Линдо сегодня слышал, как кого-то тошнит, – сказала Мак. – Хоть бы ничего серьезного.

Тиф задумался.

– Может, утренняя тошнота.

– Господи, Тиф, закрой ты варежку наконец, – не выдержал Куикмен.

– Почему меня никто не слушает, а Линдо у нас такой авторитет?

– Мы не виноваты, что в его словах больше здравого смысла, – сказала Мак.

– Можно хотя бы его не цитировать? Тоже мне испанский оракул.

У меня кончилось терпение.

– А можно хоть раз в жизни всем помолчать? Как вам такая мысль? – Я позволяла им строить догадки, потому что их заблуждения были мне только на руку. Но бросать тень на репутацию Гюльджан – это уже слишком. Она не сделала ничего плохого, только не вовремя принесла директорский завтрак, и, даже если она меня выдала, я не собиралась ее винить. – У меня от вас голова кругом.

Я отодвинула тарелку.

– Ты обещала поесть, – сказала Мак.

– Извини. Это совершенно несъедобно.

– На прилавке есть хлеб и йогурт. Их даже Ардак не испортит.

– Поем на ужине.

– Я знала, что ты найдешь отговорку.

– Что случилось? – спросил Кью.

– Все прекрасно, – с улыбкой ответила я.

На самом деле, как только я заметила, что Гюльджан нет, у меня участился пульс. Я боялась, что в любую минуту в столовую войдет директор и хлопнет в ладоши: “Не прерывайте трапезу. Нелл хочет кое-что нам рассказать…”

Но ничего подобного не произошло. Мак наклонилась к Тифу и шепнула:

– Нелл уезжает.

– Что?

– Она снова пишет. Я только что была у нее в мастерской. Еще пара дней – и она закончит.

– Мак, не надо, – сказала я.

– Да ладно тебе, я тобой горжусь. – Бросив взгляд на Кью, она продолжила: – У нее в комнате холст размером с рекламный щит. Если вежливо попросим, может, она нам покажет.