Приехав в «Парк-Лэйн Хилгон», где остановился махариши, «Битлз» застали здесь плотную разношерстную толпу, состоявшую в основном из индусов в териленовых костюмах и сари, а также из британских бездельников. «Битлз» провели в первый ряд, где в позе лотоса, обратив ладони к небу и опустив глаза, расположились самые преданные ученики. Для начала махариши предложил помедитировать в течение пяти минут. Когда наконец в тишине раздался его пронзительный голос, он начал говорить о благотворном влиянии трансцендентальной медитации. «Только эта техника, – объяснял он, – способна привести человека к полной реализации его жизни». Достаточно посвятить ей полчаса в день, и результаты не заставят себя ждать. «Омоложение доступно каждому! – провозглашал махариши. – Лицо человека может преобразиться уже через два-три дня». При этих словах все «Битлз» пристально посмотрели на старика. Господь свидетель, он был далеко не красавцем: смуглая кожа, толстый нос, длинные жирные волосы и неухоженная борода. И в то же время он был прав! Его лицо действительно светилось. При этом он обладал такой силой убеждения, что стоило ему закончить выступление, как «Битлз» поднялись на сцену и в один голос заявили, что хотят стать его последователями. Махариши был не таким человеком, чтобы упустить подобную удачу. Он тут же пригласил мировых знаменитостей присоединиться к нему в персональном вагоне, который отправлялся на следующий день в уэльсский город Бангор, где Йоги планировал провести пятидневную стажировку своих адептов.

В назначенное время «Битлз» в сопровождении Мика Джаггера и Марианн Фэйтфул прибыли на вокзал Паддингтон, где им с трудом удалось пробиться сквозь толпу журналистов. Не успели они облегченно вздохнуть, как услышали отчаянные крики: «Джон! Джон!» Это была Синтия, которую не пропускал полисмен, принявший ее за еще одну поклонницу. Теперь она прорвалась на платформу и бежала вдоль поезда. В этот момент состав тронулся. Джон высунулся из окна и крикнул: «Беги, Синтия, беги!»

В субботу махариши и «Битлз» давали совместное выступление в актовом зале педагогического колледжа. Когда наступило время вопросов и ответов, «ливерпульские мальчики» впервые стали свидетелями крайней подозрительности и враждебности по отношению к махариши со стороны представителей британской прессы. Будучи непревзойденными мастерами пресс-конференций, «Битлз» дали такой отпор журналистам и отвечали с таким юмором, что вызвали аплодисменты. А затем они взорвали бомбу, которая вознаградила журналистов за продолжительное ожидание. Пол, выступивший от имени группы, сделал заявление о том, что они решили отказаться от наркотиков. «Мы хотели попробовать, что это такое, – сказал он. – Но теперь с этим покончено. Мы больше не нуждаемся в наркотиках. Мы считаем, что нашли новые возможности для достижения своих целей». Этим выступлением Пол прежде всего хотел дать ответ волне антирекламы, которая обрушилась на «Битлз» после того, как в начале лета он признался в интервью журналу «Лайф», что участники группы принимали ЛСД.

На следующий день, в воскресенье, «Битлз» в кои-то веки и в самом деле удалось отдохнуть. Они гуляли по территории студенческого городка в сопровождении жен, включая Синтию, и обсуждали перспективы предпринятого ими нового духовного приключения. В скором времени они собирались отправиться в Индию, в ашрам махариши, расположенный у подножия Гималаев. Они надеялись, что там, в атмосфере, располагающей к медитации, им удастся постичь великую тайну культа. А потом...

Умиротворенная тишина внезапно была прервана резким звуком телефонного звонка. «Кому-то все же придется ответить», – заметил Джордж. Джейн Эшер сняла трубку. Это был Питер Браун. «Дай мне Пола», – попросил он.

Когда трубка оказалась в руках у Пола, Браун мрачно произнес: «У меня плохие новости». В ту же самую пятницу, когда «Битлз» уезжали из Лондона вместе с махариши, Брайен Эпстайн уселся в свой серебристый «бентли» и поехал в загородную резиденцию в Кингсли-Хилл в Суррее, где планировал провести замечательный уик-энд в компании Питера Брауна и Джоффри Эллиса, старого приятеля и коллеги. По свидетельству Венди Хэнсон, Брайен собирался организовать этой же ночью оргию с участием нескольких парней, которых он выписал из города. Когда Питер Браун приехал на ужин, он застал Брайена в дурном настроении, потому что те ребята так и не появились. Ужин сопровождался обильным употреблением белого вина, но Эпстайн оставался безутешен. После ужина он несколько раз звонил в Лондон, пытаясь пригласить других мальчиков. Когда же и эти усилия не увенчались успехом, он снова сел в машину и уехал в город.

В субботу Брайен позвонил Питеру и сказал, что собирается снова приехать в Суррей. Услышав, что Брайен еле ворочает языком, Браун посоветовал ему ехать на поезде. Эпстайн согласился, но так и не появился той ночью в Кингсли-Хилл.

Брайена хватились только к полудню в воскресенье. Если верить Брауну, дело обстояло следующим образом: дворецкий Брайена Антонио Гарсия позвонил Брауну, а затем Джоанне Ньюфилд, секретарше Брайена, и сообщил, что хозяин не выходил из своей спальни с предыдущего вечера и что дверь в спальню заперта, а интерфон отключен. Джоанна попыталась связаться с врачом Брайена Норманом Кауаном, но того не было дома. Тогда она позвонила старейшему из слуг Брайена Элистеру Тейлору и договорилась встретиться с ним на Чепел-стрит.

Тем временем Питер Браун перезвонил Антонио и сказал, что считает его волнения глупыми – довольно странное заявление, если учесть, что однажды при аналогичных обстоятельствах он сам находил Брайена на волосок от смерти. Более того, он даже посоветовал Антонио не звонить Тейлору, чтобы не беспокоить его попусту. Когда дворецкий передал этот разговор приехавшей Джоанне, она возмутилась и сама перезвонила Брауну. Теперь его тон переменился. На этот раз он посоветовал ей не звонить Кауану, думая, что тот в Лондоне, а обратиться к его собственному врачу Джону Голлуэю, который жил как раз неподалеку.

Когда доктор Голлуэй приехал в дом к Эпстайну, там уже собралось немало народу: Антонио и его жена Мария, шофер Брайен Бэрретт, Тейлор и Джоанна. Никто не знал, что делать: Брайен заперся за двойными дубовыми дверями своей спальни. И как они ни стучали, им не удавалось его разбудить. Когда Джоанна в очередной раз позвонила Брауну, он велел Голлуэю ломать дверь.

Первыми в темную спальню вошли Джоанна и доктор Голлуэй. Джоанна увидела Брайена Эпстайна, лежащего на краю кровати, свернувшись в позе эмбриона. Прежде чем она успела подойти к постели, доктор схватил ее за руку и вытолкал за дверь. «Все в порядке, – спокойно объявила она остальным. – Он спит».

Однако то, что увидел доктор, выглядело далеко не так оптимистично. Из носа у Брайена сочилась кровь, а вся простыня под ним была пропитана кровавыми выделениями. Сердце остановилось. Причина смерти казалась очевидной: повсюду, куда доктор ни обращал свой взор, он видел таблетки, таблетки, таблетки – в баночках и коробочках, на полках и в ящиках прикроватной тумбочки.

Все довольно быстро сошлись во мнении, что Брайен покончил с собой, поскольку он предпринимал такие попытки и раньше. Однако патологоанатом пришел к выводу, что Брайен умер от случайного приема слишком большой дозы снотворного – от частого применения барбитуратов он довел свою нормальную дозу до грани смертельно опасной для организма. Но Скотленд-Ярд все еще не был удовлетворен таким объяснением гибели Брайена -и на то были причины.