Вынув из кассет пустые соты, он вставил новые и повернулся к Нелли.

— Надя звонила?

— Звонила, — Нелли облизала мёд с пальца, ответила спустя минуту. — После того, как Надя выгнала отца, он приходил ещё дважды, собрал вещи, забрал телевизор и всякое по мелочи. Тостер упёр. Мама плачет постоянно, когда Нади нет дома, напивается у дружков. Они, кстати сильно расстроились, что календарь праздников загнулся. Кто теперь будет отмечать День прялки или Кошачий новый год?

Алексей отвлёкся от распечатывания сот, присмотрелся к Нелли, она выглядела спокойной, даже слишком, видимо, пережила телефонный разговор с сестрой в одиночестве, уже не психовала. Совесть больно кольнула, когда Кузе нужна была поддержка, его не было рядом,

— Быстро Надя со всем расправилась и с отцом разобралась.

— Она всё правильно сделала. Не понимаю, почему я его лесом не послала? Всё маму жалела, а нужно было давно всё это прекратить, а у неё не хватало сил отказаться от него, а я потакала ей. Типа любовь же.

— Нель, не вини себя.

Нелли стянула платок с головы, мрачно вздохнула.

— Не виню, просто стыдно, что у Нади хватило сил и решительности всё прекратить, а я жила с этим почти два года, привыкла, будто это нормально. Ни фига же не нормально, — она тряхнула головой, снова повязала платок.

— Но ведь и Надя жила, пока не случился в её жизни ларёк.

— Она изменилась. Теперь точно не будет терпеть и ждать у моря погоды, — Нелли задумалась, — ладно, проехали, я вот не так себе представляла медовый месяц. Не так буквально. Удивил ты меня, Алексей Еврогрекович.

Он невольно улыбнулся.

— Не всё ж тебе меня шокировать.

Нелли и шокировалась. Ей ещё не приходилось видеть такое количество мёда в одном месте. Запах стоял одуряющий, казалось, он въелся в кожу, в мысли и в чувства. Везде был мёд. Первое время она ела его постоянно, пробовала каждую партию, пытаясь понять, в чём разница между гречишным мёдом и эспарцетовым или донниковым. В отличие от Алексея Нелли определяла его по цвету и только потом по привкусу, оттенки ей пока не давались, она просто наслаждалась возможностью лопать мёд, не отмеряя каждую ложку, словно деликатес.

Добытый мёд вызревал в деревянных бочках и алюминиевых флягах, кладовка постепенно заполнялась контейнерами для поездки на ближайшую медовую ярмарку. Здесь же стояли стеклянные баночки с пергой, мёдом в сотах и бутылки с прошлогодней медовухой, сейчас настоявшейся и готовой к продаже.

Пока длился главный взяток, Нелли уставала к вечеру так сильно, что засыпала, сидя за ужином, уткнувшись лбом в скрещённые руки. Алексей переносил её спящую на кровать и не будил рано утром, позволял выспаться. Нелли никак не могла привыкнуть к такому режиму дня, просыпалась позже всех, почти перестала рисовать. Алексей постоянно был чем-то занят, но не выглядел уставшим, скорее, довольным и деятельным. Нелли наблюдала за ним, всё яснее осознавая, почему нарисовала пчелу. Ему это нравилось. Вся эта возня с пчёлками, гудение воздуха и медовый аромат, пропитавший каждый сантиметр кожи. Вынимая рамки, он смахивал пчёл с бережностью и любовью, без грубости и спешки, явно наслаждался процессом.

Через неделю медогонка перестала каруселить и утихомирилась. Пчёлы поделились мёдом и принялись заготавливать новые порции. На две недели наступило относительное затишье. Пока изъятый мёд дозревал в кладовке, Алексей занимался подворьем, проверял маток, наполнял поилки, а вечером рисовал макеты для заказчиков, постоянно висел на телефоне. Его работа в Питере требовала контроля, а партнёр по бизнесу Даниил собирался в Италию. Нужно было что-то решать с новым станком и помещением.

Нелли наконец-то достала свой блокнот и карандаши и первым делом нарисовала соседку. Больше всего она опасалась обнаружить на портрете в качестве мечтательной детали Алексея, но Иринка грезила о швейной машинке, а её дети — о поездке в город и большой пицце. Только нарисовав соседскую семью, Нелли осознала, что с тех пор, как она приехала в Комсомольский, прошла уже половина месяца.

Дни до следующего взятка протекали спокойнее, не такие загруженные и суетливые. Хватало времени и на рисунки, и на неспешные беседы за чашкой чая в уличной беседке. Иногда захаживала соседка со своим шумным семейством, приносила вкуснейший домашний сыр и жирный творог, и это хоть как-то примиряло Нелли с её визитами. Ирина пыталась обучить её вышивке и вязанию, давала советы по воспитанию детей и грудному вскармливанию. Нелли кривилась, слушать глубокомысленные полезные рекомендации не желала, и уж тем более никак не представляла себя в роли кормящей матери. Она и женой-то пока была неполноценной, Алексей не требовал от неё исполнения супружеских обязанностей, умудрялся соединять внимательность и бережное отношение с удержанием дистанции. Спали они в одной постели, но он всегда приходил гораздо позже, обычно Нелли уже видела десятый сон и не замечала, когда под тяжестью его тела прогибался матрас.

Нелли не любила добрососедские посиделки, становилась колючей и желчной, её сердили взрослые беседы Алексея и Ирины, до белого каления доводили их общие школьные воспоминания. С Нелли Алексей был нежен, но в его предупредительном внимании чудилось слишком много поучительной опеки. Нелли это чувствовала и бесилась с каждым днём всё больше. Ей хотелось ласки, но совсем не родительской.

Обычно, когда приходила соседка, Нелли сидела в стороне и рисовала, в разговоре не участвовала, иногда уходила к озеру, лежала на прогретых солнцем мостках или покачивалась в привязанной лодке, соскребая стамеской ненавистное имя.

Дождь начался внезапно, тучи прибежали со стороны леса, мрачные, насупленные и выплюнули за день недельную порцию осадков. Резко потемнело и похолодало. Нелли бродила с блокнотом по дому, искала место для вдохновения, сегодня она планировала нарисовать Полину Степановну.

Как ни странно, со свекровью у них сложились довольно тёплые отношения. Как только Нелли перестала воспринимать её как маму Алексея, которая заведомо ревнует своего ненаглядного сына к любой вертихвостке, и позволила себе быть естественной, симпатия возникла сама по себе. Нелли не обижалась на нравоучения, с интересом выслушивала истории о тех временах, когда муж был жив, а Ваня и Лёшка бегали по двору с молочными усами и зелёными от травы пятками.

Постепенно Нелли привыкла к торопливой речи Полины Степановны, запомнила самые употребляемые словечки. Свекровь не была навязчивой, о Боге говорила редко, не пыталась склонить Нелли к походу в церковь, просто жила с верой и привычно крестила Нелли и Алексея перед сном, а утром молилась в своей комнате. Нелли перестала прятаться от неё и избегать её общества. То, что та не ждала обращения «мама», помогло наладить дружбу гораздо быстрее, чем необходимость изображать почтительную материнскую любовь.

Больше всех удивился Алексей. Между Нелькой и его мамой разверзлась такая пропасть нескольких поколений, что он готов был к их молчаливому сожительству, но никак не к приятельству. Когда Нелька обзывала его австралопитеком и раритетом, Полина Степановна охотно поддерживала шутку, словно в этом доме он действительно был старше всех.