В «Поньо» много замечательных деталей. Роджер Эберт, которому не понравился «Ходячий замок», назвал «Поньо» «поэтическим, захватывающим произведением»[306]. Живость и виртуозность рисованной анимации (выполненной в основном самим Миядзаки), а также очарование и динамичность персонажей оценили зрители всего мира. Оптимистичная песня в финале фильма стала хитом, словно вобравшим в себя динамизм и жизнерадостность героини.

В фильме продолжается и критика родителей среднего возраста из «Унесенных призраками». Риса и Коити далеки от крайне материалистичных родителей Тихиро, похожих на свиней, но они также далеки и от чувствительных родителей из «Тоторо» и «Ведьминой службы доставки», оказывающих детям поддержку. Поведение Рисы, в том числе сцены экстремального вождения и пьянства на почве того, что муж не вернется домой к ужину, характеризует ее поколение с той стороны, которую мало кто отважился бы показать в семейном фильме, тем более анимационном. Риса явно любит Соскэ и, что замечательно, принимает неожиданное появление Поньо в их жизни, но также кажется недостаточно зрелой. Как мы уже отметили ранее, Коити – любящий, но по сути отсутствующий в жизни семьи отец – служит образцом современной японской мужественности, и в, частности, отцовства.

Жуткое предсказание катастрофы на Фукусиме предвосхищает темноту реальности. Волны и ветер, в фильме эстетически приятные, – в реальности обратились в мрачные бурлящие потоки, обрушившиеся на Фукусиму. Даже вторжение Поньо в подводный тайник ее отца-волшебника и то, как она открывает бутылки с эликсирами, из-за чего происходит красочное морское извержение, – всё это кажется необъяснимым предсказанием аварии на атомной электростанции.

Таким образом, обещание Соскэ любить Поньо «и рыбкой, и наполовину рыбкой, и человеком» предполагает принятие различий – мощное посыл обществу, где высоко ценится соответствие неким нормам[307]. Также оно напоминает «Принцессу Мононоке», где существа всех форм принимаются как часть более крупного порядка анимистического мира.

И все же общее впечатление от фильма довольно сложное. Даже если мы не согласны (а я не согласна) с Сугитой в том, что вторая половина сюжета происходит в постапокалиптическом мире мертвых, сильный оптимистичный финал с участием божественного и магического, приводящий к космическому разрешению, становится неожиданностью. Этот счастливый конец, напоминая оптимистичное окончание «Ходячего замка», кажется, идет вразрез с неоднозначными и заставляющими задуматься финалами многих других работ Миядзаки. Несмотря на отсылки к реальному миру, фильм в итоге кажется более фантастическим, чем все предыдущие работы режиссера, даже когда фантазия внезапно заканчивается согласием Поньо лишиться магических способностей и принять человеческий облик навсегда. Такая концовка сильно контрастирует с «Ведьминой службой доставки» или «Ходячим замком», где магические персонажи остаются при своих способностях.

Возможно, сам Миядзаки отказывается от магии и имеет в виду, что людям нужно уметь справляться с трудностями в реальности без всякого волшебства. Такой подход соответствует новому направлению в мирах Миядзаки, как и тот факт, что его следующий и (на данный момент) последний фильм станет исторической работой «Ветер крепчает», где едва ли находит отзвук фантастика. Реалистичная картина «Ветер крепчает» резко контрастирует с «Поньо» – фильмом, до самой кульминации наполненным потусторонними явлениями, от сверхъестественных способностей Фудзимото, Гранмамарэ и Поньо до устрашающих природных сил ветра и волн.

Интенсивное проявление магии и колдовства в «Поньо» можно рассматривать как своего рода театральный, оперный финал. Подобно Просперо из шекспировской «Бури», который грустит о том, что «окончен праздник», в котором «актерами были духи», «растают тучами увенчанные горы и горделивые дворцы и храмы», Миядзаки одновременно празднует освобождение и разрушает волшебство, которое сам создал. В конце «Поньо» перед нами предстает прекрасный безмятежный мир, где люди-актеры сами превращаются в духов, пешек, несущихся по волнам судьбы.

Возможно, даже неудивительно, что в этой поздней работе Миядзаки пересекает не только пространство, но и само время, отправляясь в раннее детство и в эпоху первозданного моря. Такая временная регрессия напоминает «Затонувший мир», научно-фантастический роман Дж. Г. Балларда 1962 года, также основанный на апокалиптическом потопе, при котором мир вернулся в триасовый период, где покрывающий землю океан населяют чудовищные рыбы и рептилии. Последние оставшиеся в живых люди, потерявшись во всеобъемлющей пелене, похожей на сон, время от времени плавают на лодках и осматривают свою затопленную цивилизацию. Главный герой Балларда с большой долей самоосознания замечает: «Возможно, эти затонувшие лагуны просто напоминают мне о времени, проведенном в материнской утробе»[308].

Сугита упоминает, что белая мембрановидная структура, защищающая персонажей под водой в конце фильма, напоминает утробу[309]. И в самом деле, вся волшебная вторая половина картины говорит о возвращении в утробу или, как минимум, к бессознательному. В работах Миядзаки всегда сильна тема детства, а «детство» в «Поньо», связанное не только с людьми, но и с самой землей, говорит о том, что режиссер открывает неизведанные глубины своего собственного сознания и преподносит зрителю поистине «пышные и чудные сокровища» – возвышенные, мощные и по-прежнему непостижимые. В фильме предпочтение отдается богатому и насыщенному прошлому, а заканчивается он удивительно скромным видением будущего, в которое нас в буквальном смысле приведет маленький ребенок.