Королева едва взглянула на лист отказного письма. Вернула лист канцлеру:

– Подпиши сам.

Канцлер долго выводил свои регалии и наконец поставил роспись с завитушками.

– Теперь иди.

Канцлер долго вставал с кресла, долго поправлял камзол.

– Иди, иди! – шумнула Елизавета.

Канцлер вышел. Непея скатал бумагу в рулончик, обмотал припасенной суровой ниткой.

– Печати канцлера на бумаге нет, – сказала Елизавета.

– Будет. Зайду, идучи от Вас, шлепну.

– Имеешь, что мне сказать, Осип? На прощание?

– Имею. Граф Эссекс сегодня послал наемного убийцу к итальянскому меняле. Менялы уже нет.

Королева пожала плечами:

– В Испании их давно уже нет.

Непея засмеялся: королева ловко обошла имя графа Эссекса. Решила она уже насчет графа. Все решила.

– А в Сити у тебя, Ваше Величество, неприглядно жить, – сказал Непея. – Ни тебе толстых стен, ни пушек, ни рва вокруг твоего дворца… А надо бы… По нашим, древним, русским обычаям, коров держат в большой защите. Как пчелы держат свою матку.

– Знаю, старые обычаи ведаю, – ответила Елизавета с трещинкой в голосе. – Знаю и то, что «корова» и «короЛЕва» – одно и то же. Только корова для одной семьи, а королева для всех семей… работает.

Непея встал с кресла и низко поклонился. Выпрямился и положил на стол перед Елизаветой лист бумаги с английским текстом.

Елизавета прочитала начало: «… Разрешите забрать с собой Подданную Вашего Величества, жену Боярского сына Макара Старинова – Катарину Барли, бывшую вдову»…

– Ох, Непея, все же ты кого-то из своих породнил с нашими…

– Породнил.

Елизавета подписала тайную бумагу. Помедлила, потом подвернула большой перстень на левой руке, капнула на него чернилы с пера и сотворила оттиск на поданной просьбе.

Непея снова встал и низко поклонился. И уже не садился.

– У нас под Кремлем подземные ходы есть, – сообщил он. – Царю, когда надобно укрыться на время, он уходит по тем ходам. У тебя такие ходы есть?

– Прощай, Осип, – ответила королева английская Елизавета, – кланяйся от меня московскому царю. И прими мой подарок – морской бриг именем «Святая Мария» завтра ждет тебя на пристани в восемь часов по нашим Большим часам. Доплывешь до Франции… А насчет тайных ходов, то они у меня есть.

Это были очень двоесмысленные слова. Понимай, как знаешь, но лучше не знать.

Непея поклонился, попятился и вышел, не показывая спины королеве англицкой Елизавете Первой. Значит, не прощался еще…

* * *

Осип Непея, да повар его, да Катарина Барли, супруга Макара Старинова, отплыли в субботу на «Святой Марии» во французский порт Ла Рошель ровно в восемь часов утра по Большим часам Англии.

* * *

А ровно в восемь часов вечера субботы двести дворян, вооруженных мушкетами, пистолями и шпагами, прошли орущей толпой от дворца графа Эссекс до королевского дворца в Сити.

И там встали, ибо увидели, что дворец окружен королевскими кирасирами. Кирасиры держали на рогатках наведенные на толпу аркебузы. Фитили ружей дымились. Позади кирасир отсверкивали в лунном свете пики конной гвардейской сотни.

Один из конников подъехал и встал за линией кирасир напротив ошарашенного графа Эссекса. За ним подъехал и второй конник. Граф узнал в подъехавших сэра Сесила и сэра Ралея, самых вредных своих соперников и врагов.

– Зря ты, граф, будишь безобразным шумом добрых жителей Лондона! – крикнул сэр Ралей.

А сэр Сесил добавил:

– Королева не ночует сегодня в своей спальне, граф. Возвращайся в свой дворец и уводи с собой эту пьяную дворянскую рвань.

– Завтра утром за тобой придут, – еще добавил сэр Ралей.

И они отъехали в строй конников.

В толпе дворян кто-то крикнул: «Нас предали!»

О мостовую загремели и ружья и пистоли. Дворяне сыпанули бежать от королевского дворца. Во след им, но поверх голов, ударил рассыпанный ружейный залп королевской гвардии.

При таком подлом деле, как заговор против королевы, кто-то должен хоть раз выстрелить.

Пять дней, с раннего рассвета до полной тьмы, татары и русские гнались на конях за англицкой шхуной, несущейся на полных парусах, да по быстрому течению. Гнались по Иртышской пойме, а это дело тягостное и гибельное. Два десятка коней пришлось прирезать: те поломали ноги в болотистых кавернах поймы. Трое татар сломали шеи, один – позвоночник, падая со споткнувшегося коня. Его свои же милосердно и прирезали.

Хлыст вывихнул порезанную ватажными беглецами левую руку, но терпел и даже не матерился. Некогда.

На шестой день отряд начал ход, но застопорился. Изнуренные кони не шли. И татарские люди роптали.

Чубатый Тарас подошел к Макару и глухо проговорил:

– Все, Макар Дмитрич. Согни выю.

– Ты гни выю. Я же хоть один, хоть безлошадно, но побегу дальше!

– Ошиблись мы, – продолжал шептать Тарас. – Надобно было творить переправу на тот, высокий берег, и по нему гнаться. Там путь ровный, а здесь – гибельный.

Хлыст слышал, что говорят Макар и Тарас, но в разговор не вмешивался. Он согнал с веселого пока коня молодого татарина, отобрал у него лук и колчан со стрелами и пошел по реке туда, куда утекла шхуна. Коня Хлыст повел в поводу.

Макар посмотрел на толпу татарских конников волчьим глазом. Тоже выбирал коня. Десятский Тохтай сам выдернул уздечку у ближайшего воина и подвел коня Макару. Заставил подняться с травы своего скакуна и пошел вслед за Хлыстом. Макар начал дергать подаренного усталого коня. Тот не поддавался. Мимо Макара за Тохтаем теперь прошагал и Тарас. Он лупил своего – кулаком по крупу. Тот вспрядывал задом, но шел.

Они спустились к реке, на узкую песчаную полосу и увидели, что там, где река делает поворот влево, на мокром песке, на коленях, стоит Хлыст и громко молится.

– Господи Исусе, – отчетливо донеслось до Макара по воде, – я тебе клянусь, что вот этих только зарежу – и больше даже комара не убью. Дай ты мне такое право, Господи Исусе. И спасибо тебе за милостливое отношение к нам, русским и татарским людям…

– Сбрендил он, что ли? – испугался Макар.

– Господи Исусе, – молился Хлыст, – еще я даю тебе обет вернуться на Югру, если ты мне соблаговолишь, и во славу твою буду рубить дома для югорских местных людей, ибо, кроме рубки, я ничего не умею, Господи Исусе…

Макар бросил повод коня и побежал к стоящему на коленях Хлысту. Пробежал так сто шагов и вдруг тоже упал на колени. И начал истово креститься: