Пучками торчат покрытые слизью тростники. Значит, болото неглубокое, но я всегда с содроганием захожу в воду, если не вижу дна. Болото тянется направо и налево, теряется в плотном тумане. Впереди тоже туман, я с тоской думал, что будет, если там, в тумане, тростники исчезнут. Это означает только глыбь, что еще хуже, и даже хужее.

— За этими болотами прямой путь к Кернелю, — сказал Гендельсон тихо. — Там каменистая равнина, удивительная равнина, словно вымощенная огромными плитами…

— Вы там бывали, сэр?

— Нет, но я много читал, — он перехватил мой взгляд, сказал почти виновато. — Я вообще люблю читать и… читаю много. Там узкая долина, хотя и очень ровная, на ней гремели все важнейшие битвы последних трехсот лет. Там все пропитано кровью, там стаями летают призраки… Но, хотя это и лучшая из дорог… или, вернее, потому, что это лучшая из дорог, она считается Дорогой армий Карла.

— Но империя Карла далеко…

— Лучшая дорога принадлежит сильнейшему, — сказал он с горечью. — А сильнейший сейчас — Карл!.. И горе тому, кто попадется на его пути.

— Не плачьте, сэр, — бросил я. — О Зорр он уже обломал когти.

— Когти, но не зубы.

— А зубы вышибем мы, — пообещал я гордо.

Под ногой твердь расступилась, я ухнул с головой в трясину. К счастью, успел инстинктивно разбросать руки, пальцы ухватились за корни, вынырнул, но грязная вода стекает по лицу, одежда сразу промокла, а под рубашкой быстро-быстро извивается какая-то ополоумевшая от ужаса рыбешка. Или жабенок.

Волосы сзади прищемило, это Гендельсон, оказывается, тащит меня за шиворот. Я выплюнул изо рта сгусток слизи, что норовил пробраться в глотку, сказал хрипло:

— Сэр Гендельсон, спасибо, но вы сами не провалитесь… У вас еще та задница.

Он все же помог выбраться на твердое, здесь по колено, тогда лишь сказал сварливо:

— Что-то вы чересчур засматриваетесь на мою задницу. Но у меня есть не только она, сэр Ричард!

— Извините, сэр Гендельсон, — пробормотал я. — Я хотел сказать, что вы весь… можно сказать, целиком… уф-уф!.. еще та… в смысле, человек с весом.

— Да, — ответил он с вызовом, — я — человек с весом!

Через болото продирались весь день. Я уже жалел что тащим за собой коней, без них бы шли втрое быстрее. Ночь застала на одном из островков, там три жалких болезненных деревца, жесткая болотная трава. Огонь развели скудный, только и надежды, что по болоту к нам не станут подбираться крупные звери. А если станут, то по шлепанью и плеску издали услышим самых упорных, кто еще не утоп по дороге.

Доели мясо, Гендельсон ехидно напомнил, что пора бы подшибить что-то из такого, что можно в пищу. Я отомстил, сообщив, что употреблять можно абсолютно все, ибо это «все» съедобным или несъедобным делают только человеческие ритуалы, запреты, суеверия, дурость и тупость, выбирайте по своему ясновельможному вкусу.

— А как же тогда господь бог… — начал Гендельсон.

Он умолк, задрал голову. Я тоже вскинул взгляд на темное небо. На фоне звезд пронеслась черная тень. Было в ней что-то жуткое, более жуткое, чем если бы это летел дракон. Это летела, казалось, сама костлявая смерть с ее угловатыми, словно нарочито изломанными крыльями.

Мы застыли, Гендельсон укрылся за деревом. Черная тень прошла над самыми нашими головами. Сверху обрушился пронзительный крик, ужасный, режущий, взламывающий перепонки. Я прижал к ушам ладони.

Жуткая тень ушла в ту сторону, куда мы двигаемся все дни, но я видел, как она сделала широкой разворот. На этот раз на ее спине отчетливо мелькнула фигурка согнувшегося навстречу ветру человека.

Я сказал торопливо:

— Он летит снова!.. Чтоб ни звука!

— Я не смогу, — простонал Гендельсон.

— Зажмите уши! — велел я злобно. — Коленями!

Он согнулся у самой земли, но лунный свет прорвался сквозь облака и упал на его скрюченную фигуру. Гендельсон вскрикнул и попытался заползти с другой стороны дерева. Крылатый зверь хрипло каркнул, звук был металлический, абсолютно не животный. Я затаился в тени, ладонь вспотела на рукояти молота.

Зверь пролетел над Гендельсоном, наездник быстро метнул дротик. Я услышал сухой стук, дерево вздрогнуло. Я не поверил своим глазам, дротик пробил дерево насквозь на палец выше головы Гендельсона. Острие высунулось с другой стороны. Гендельсон вскрикнул и помчался, как заяц, на другую сторону островка. Зверь сделал быстрый и широкий разворот, пошел над самой землей. Клюв распахнулся, блеснули острые зубы. А наездник уже держал в руке второй дротик…

На этот раз не промахнется, мелькнуло в моей голове. Сейчас это препятствие на пути к Лавинии исчезнет с моей дороги… Не прерывая этой ликующей мысли, я метнул молот. Зверь распахнул пасть, наездник замахнулся, а молот ударил зверя сбоку в голову.

Их занесло, зверь со страшной силой ударился в деревья. Был треск, ломались стволы, зверь был тяжел и крепок, как танк. Шумно плеснула вода, и тут же сильный удар в воду, новый плеск, уже не падающие вершинки, а словно падение крупного метеорита.

Гендельсон отжался из грязи на дрожащих руках. Он весь был облеплен слизью, водорослями, от него пахло тиной и болотом. Я видел его широко раскрытые глаза, уже не свинячьи, похудел так, что глаза почти человечьи.

— Что… это упало в болото?

— Да, — ответил я угрюмо. Мои пальцы наконец повесили молот на пояс. — Упало.

Он подхватил меч и развернулся в сторону болота. На месте трех деревьев белеют расщепленные пни. Сами деревья медленно погружаются в болото. Луна снова спряталась, мы видели на месте падения только черную массу. Что-то ворочалось, трепыхалось. Ноги увязали в грязи, Гендельсон даже вошел в воду, вытягивал шею, всматривался.

— А всадник?.. Не выжил ли?

— Вряд ли, — ответил я с сомнением. — Его должно было расплескать о деревья… Или придавить тушей. Все-таки столкновение было… весьма.

Он сказал с недоумением:

— Но как он… в темноте?

— Значит, есть и такая порода, — предположил я. — Помесь с совой. Нет, с летучей мышью… Хуже другое…

— Что может быть хуже?

— Он летел прямо сюда. По нашему следу. Как будто ему кто-то указал, куда мы пошли.

Даже при лунном свете было видно, как посерело лицо Гендельсона.

— Кто?

Я пожал плечами.

— А сейчас это важно? Что, вернемся и набьем морду? Надо идти дальше, другого ничего не остается.

Он пощупал на груди кожаный мешочек с талисманом. Мышцы лица напряглись, черты заострились, он сказал хриплым голосом:

— Тогда нам стоит лечь спать. Он не смог вернуться и донести, где мы. А утром нам нужны будут силы. Не думаю, что это болото тянется до самого Кернеля!