Пол катил куда глаза глядят. Меньше всего ему хотелось возвращаться домой и ждать решения родителей, поэтому, достигнув развязки, он свернул в сторону Луисвилля. Перед мысленным взором замерцала Калифорния: музыка, бесконечные пляжи. Лорен Лобельо не заплачет – присосется к новой жертве. Любовью между ними и не пахло; она была для него наркотиком, и все, что они делали, имело темный, нехороший привкус. Калифорния. Скоро он окажется у океана и все лето будет играть на гитаре, а жить чем бог пошлет. Ну а осенью найдет способ добраться до Джуллиарда. Автостопом через всю страну – чем плохо? Пол до предела опустил окно, и весенний ветер ворвал ся в салон. «Гремлин» с трудом выжимал пятьдесят пять миль, даже на полном газу, но Полу казалось, что он летит.

Он неплохо знал эту дорогу по чинным школьным поездкам в луисвилльский зоопарк и тем безумным автомобильным гонкам, которые устраивала мать, когда он был еще маленький. Помнится, он лежал на заднем сиденье и смотрел, как в окне проносятся ветки, листья, столбы, провода. Мать громко пела под радио, потом ее голос вкрадчиво обещал, что они остановятся и купят мороженое или что-нибудь еще, если он будет хорошо себя вести и сидеть тихо. Долгие годы он вел себя хорошо, но это ничего не меняло. Пол открыл для себя музыку и в игре изливал душу в безмолвие родительского дома, в пустоту, которая заменила им жизнь после смерти его сестры, но и это не могло ничего изменить. Как умел, он старался заставить родителей выйти из их скорлупы и увидеть, услышать найденную им радостную красоту. Он так много играл, так хорошо этому научился. Но они ни разу не подняли глаз, чтобы оглянуться и увидеть мир по-новому, ни разу – пока в дверь не вошла Розмари и не изменила все вокруг. А может, она ничего и не меняла. Может, ее появление пролило обнажающий свет на их жизнь, сместило акцент в композиции. Как известно, в одном мгновении бесчисленное множество вариантов.

Он положил руку на гитару. Теплое дерево успокаивало. Он вдавил педаль газа в пол.

Автомобиль вскарабкался меж известняковых стен, где шоссе врезалось в гору, а затем спустился, почти слетел, к изгибу реки Кентукки. Мост запел под его колесами. Пол ехал, дальше и дальше. Что угодно, лишь бы не думать.

Сквозь стекло двери своего кабинета Нора смотрела, как кипит работа на фирме. Мелькнул темный костюм и начищенные ботинки – в офис вошел Нил Симз, менеджер по работе с персоналом из IB М. Бри, которая задержалась в приемной, забирая факсы, обернулась и поздоровалась с ним. Она была в песочном льняном костюме и темно-желтых туфлях; тонкий золотой браслет скользнул вверх по запястью, к локтю, когда она протянула ему руку. Под ее элегантным нарядом скрывалась страшная худоба – что называется, кожа да кости. Однако смех сестры, по-прежнему заразительный, через стекло доносился до Норы, прижимавшей к уху телефонную трубку. На столе перед ней лежала блестящая папка с жирной золотой надписью «IBМ» – материалы, которые она готовила несколько недель.

– Послушай, Сэм, – сказала Нора, – я же просила больше не звонить. И это не шутка.

Из трубки глубокой холодной рекой разливалось молчание. Она мысленно увидела Сэма, работающего дома, у окна во всю стену с видом на озеро. Нора познакомилась с инвестиционным аналитиком Сэмом полгода назад, у лифта подземной парковки. Ключи выскользнули у нее из рук, и он ловко поймал их на лету; его пальцы мелькнули, как рыбки. «Ваши?» – спросил он с быстрой, легкой улыбкой, – пошутил: кроме них, вокруг не было ни души. Нора, мгновенно ощутив в груди знакомое, восхитительно порочное замирание, кивнула. Его пальцы скользнули по ее коже, прохладный металл лег в ладонь.

Тем же вечером он оставил ей сообщение на автоответчике. Ее сердце забилось, разволновалось от его голоса. И все же, когда запись кончилась, она велела себе сесть и пересчитать свои романы за прошедшие годы – короткие и длинные, страстные и спокойные, горькие и дружеские.

Четыре. Она начертала эту цифру на полях утренней газеты резкими графитными штрихами. Наверху, в ванной, журчала вода. В гостиной Пол бесконечно повторял один и тот же гитарный аккорд. Дэвида в доме не было, он занимался своими фотографиями – как всегда, бесконечно далекий от нее. В каждый роман Нора вступала с надеждой, упиваясь тайными встречами, свежестью впечатлений, новизной. После Говарда у нее было два мимолетных и приятных увлечения, а потом еще одна, более длительная связь. Все они начинались в тот момент, когда Нора думала, что вот-вот сойдет с ума от рева тишины в доме, и таинственная вселенная, скрытая в другом, неважно каком человеке, представлялась спасением.

– Нора, прошу тебя, подожди, – настаивал Сэм: сильная личность, настоящий таран на переговорах, мужчина, который ей не особенно-то и нравился. (Бри, из приемной, посмотрела на нее нетерпеливо, вопросительно. Да-да, жестом показала Нора, я скоро. С этим заказом они обхаживали IBM почти год, – разумеется, она поторопится.) – Я хотел узнать про Пола. Выяснилось что-нибудь? Запомни: я к твоим услугам. Слышишь, что говорю, Нора? Я всецело, абсолютно к твоим услугам.

– Слышу, – ответила она, злясь на себя: ей не хотелось говорить с Сэмом про сына.

Пола не было уже сутки, а за три квартала от их дома пропала машина. Нора видела, как он убегал после той острой сцены на крыльце, и мучительно перебирала в памяти свои слова, пыталась понять, что он мог слышать, терзалась, вспоминая его смятение. Дэвид поступил правильно, согласился с решением Пола, но почему-то его благословение, сама его странность только ухудшила дело. Глядя вслед Полу, убегавшему с гитарой в руке, она готова была броситься за ним. Но у нее болела голова, и она разрешила себе поверить, что ему нужно время, чтобы самому во всем разобраться. Да и не убежит он далеко – куда?

– Нора? – окликнул Сэм. – Нора, тебе плохо?

Она прикрыла глаза от солнечных лучей – самых обычных лучей. В окнах спальни Сэма стекла были с особой огранкой, и в такое утро, как сегодня, на всех поверхностях должны плясать веселые разноцветные зайчики. «Все равно что заниматься любовью на дискотеке», – однажды сказала она, наполовину жалуясь, наполовину восхищаясь. Длинные световые лучи пробегали по его рукам, по ее бледной коже. В тот день, как и всякий раз с начала их знакомства, Нора хотела порвать с ним. Но Сэм провел пальцем по радужной полоске на ее бедре, и ей показалось, что рваные края ее души начинают сглаживаться, эмоции сменяют одна другую в таинственной цветовой последовательности, от темнейшего индиго до золота, и отвращение загадочным образом переходит в желание.

Тем не менее удовольствия хватало максимум на поездку до дома.

– Меня сейчас волнует только Пол, – сказала она и резко добавила: – Сэм, пойми, все кончено. Я тогда говорила серьезно. Больше не звони.

– Ты расстроена.

– Да. Но к тебе это не относится. Не звони мне. Никогда.

Она повесила трубку. Рука дрожала, и она прижала ладонь к столу. Исчезновение Пола казалось ей наказанием за их с Дэвидом бесконечный, безмолвный гнев. Угнанную машину нашли вчера вечером на маленькой улочке в Луисвилле, но следов Пола нигде не было. Они с Дэвидом ждали новостей, беспомощно раздвигая слои тишины в доме. Девочка из Западной Виргинии по-прежнему спала на диване в кабинете. Дэвид не прикасался к ней и почти не общался, только спрашивал, не нужно ли что. Но живое и очень сильное эмоциональное притяжение между ними оскорбляло Нору не меньше, а то и больше, чем любое физическое. Бри постучала в стекло и приоткрыла дверь: