Он снова улыбнулся и фыркнул.

– Еще я никогда не чувствовал себя так, как рядом с тобой. Все это такая банальщина… Знала бы ты сколько раз, я представлял, что скажу тебе. А потом столько же раз ругал себя и напоминал, что никогда не скажу.

Он смотрел на меня смущенно и беспомощно, словно именно сейчас открыл для меня самого себя.

– Пожалуйста, не пропадай больше, – попросил, наконец, он. – Потому что я и так твой, со всем своими британскими тараканами.

Из окна какой-то квартиры полилась музыка, Джонатан сказал, что это Van Morrison. Мы посмотрели друг на друга, и я пообещала больше не убегать, скрепив обещание поцелуем.

В такси мы держались за руки и не разговаривали, а просто смотрели друг на друга и улыбались, словно на нас обоих упала бетонная плита, и мы можем теперь только улыбаться. Теперь не было просто меня, теперь были мы. И мы ехали к Тому, чтобы он нас выслушал и простил.

Машина остановилась, и Джонатан, расплатившись с водителем, подал мне руку, помогая выйти на улицу. От дома с визгом шин рвануло еще одно такси, но мой взгляд перехватил Коул, говоря:

– Все будет хорошо. Мы справимся.

Он коснулся моей щеки и, обхватив затылок, поцеловал, нежно и мягко.

Я прервала поцелуй, напомнив о том, для чего мы здесь. И потом, я почему-то вдруг испугалась того, что нас могут сфотографировать папарацци, именно сейчас я вспомнила о них, понимая, как я дорожу Натаном. Дорожу всем, что с ним связано.

Он взял меня за руку, и мы вошли в дверь нашего с Томом современного и холодного гнездышка, но на столике возле дивана нас ждала только записка:

«Стася, я долго ждал тебя. Телефон не отвечает. Забыла зарядить, как всегда?

Улетаю в Нью-Йорк со своим агентом, у меня там встреча с режиссером нового фильма, роль в котором мне предлагают.

Жаль, что не получилось поговорить и что не смогу проводить тебя. Но зато встречу, когда ты приедешь. Только предупреди звонком.

Попроси Лиззи или ее брата (сначала брат было зачеркнуто, а потом написано опять) проводить тебя. Стараюсь доверять тебе и ему (а не надо бы).

Я люблю тебя. Целую. Том».

Джонатан направился в кухню, выпить чего-нибудь прохладительного, я слышала, как он открыл холодильник, пока читала еще раз записку Страуда.

Бедный Том, какая же я стерва, так не поступают с мужчиной, который к тебе относился, как к королеве. Но что делать, если я люблю другого? Всегда приходится делать выбор: осчастливить себя или сделать счастливыми всех вокруг, кроме себя, развивая токсичные отношения.

На кухне было чисто и тихо, только Натан пил из банки холодную Колу. Мне захотелось облизать его сладкие губы, накинуться на него, разорвать одежду и сделать это здесь же, несмотря на то, что я только сейчас прочитала и обдумывала. Наверное, он прочел все это в моем взгляде, потому что тут же поставил банку на стол и подошел ближе, обнимая и притягивая к себе.

– Том уехал в Нью-Йорк со своим агентом, – показывая на листок бумаги, сказала я. – Придется поговорить с ним позже. Разорвать отношения по телефону – это ужасно жестоко.

– Ты права, – согласился он, скрепляя поцелуем свое согласие.

Я не могла не ответить, проваливаясь в воронку притяжения, с которым мы уже не пытались бороться. Хотя понимали, что пока не время и не место.

Разомкнув объятия Джонатан, заговорил, переводя дыхание:

– Иногда, я думаю… Это глупо, но я скажу.

Он опять смущенно улыбнулся и прошелся рукой по волосам.

– Иногда я задаю вопрос создателю.

Я фыркнула от смеха и зажала рот рукой.

– Ну вот, ты уже смеешься, – он театрально надулся, собираясь обидеться.

– Нет-нет. Я больше не буду, – я взяла его лицо в ладони и посмотрела в глаза. – Продолжай.

Его взгляд блуждал, отказываясь смотреть на меня, он то искали точку опоры у меня на подбородке, под полуопущенными ресницами, то рассматривал что-то в интерьере кухни.

– Так вот. Я спрашиваю, почему он создал тебя такой красивой и привлекательной?

– И что он тебе отвечает? – сдерживаясь от смеха, ждала ответа я.

Коул пожал плечами, посмотрел на меня и улыбнулся.

– Он молчит.

– Зато я знаю, почему он сделал меня такой глупой, – выпалила я.

– Ты не глупая… – начал было говорить парень, но я его остановила, приложив к губам указательный палец.

– Так ты хочешь узнать, почему он сделал меня глупой? – шутливо спросила я.

Натан усмехнулся и заговорщически подмигнул мне:

– По-моему, я подозреваю.

– Да, он сделал меня глупой, чтобы я могла любить тебя, – я нежно смотрела ему в глаза, а он ухмыльнулся одной из своих фирменных усмешек, от которой могла закружиться голова.

– А вот занимаясь тобой, он явно перестарался. – Коул засмеялся в голос. Я смутилась.

– Я хотела сказать…

– Не надо, Настя, не продолжай. Уже и так смешно.

– Я не то… – но Джонатан не дал мне договорить, покрывая лицо и губы поцелуями.

Мы не могли оставаться в квартире, которая знала другого мужчину и другие отношения, поэтому решили ехать к Коулам, где Джонатан обычно останавливался, когда был в Лондоне.

Я открыла ключом дверь дома в Ноттинг Хилл и прислушалась к шорохам, но там стояла тишина, никого дома не было. Оставив в холле обувь и куртку, прошлепала босая на кухню, чтобы налить себе полный стакан воды. Здесь, как всегда, пахло уютом, рогаликами и спокойствием. Но в этот раз я никак не могла успокоиться.

Я чувствовала то жар, то холод, то дикое волнение, то что-то еще. Сказать точно я не могла, все чувства во мне смешались. Мы уехали из квартиры Тома, потому что находиться там не имели права. И вот теперь я пыталась успокоить себя стаканом холодной воды в доме Коула, размышляя о том, как все это будет. Эти мысли сводили меня с ума.

И не успела я их додумать, как в дверь уже кто-то звонил.

– Это я, – прохрипел Джонатан, когда я приоткрыла дверь.

Мы отправились на разных такси, так как Натан заприметил парочку автомобилей с затемненными окнами возле дома Страуда и предположил, что это могут быть фотографы, которые постоянно что-то разнюхивали и лезли в чужую жизнь. Раньше я их любила, ожидала каждого фото с надеждой, а теперь понимала звезд, которые пытались скрыть свою жизнь.

– Я скучал… – сбивчиво, то ли прорычал, то ли прошептал он.

– И я… – смущаясь, ответила я.

Коул притянул меня к себе и вместе со мной шагнул в дом, закрывая другой рукой дверь.

– Теперь мы одни и никто нам не может помешать, – подмигнул он.