26 марта 1943 г. УНКВД по Горьковской области докладывало в ГУМ НКВД СССР о росте дезертирства в военной промышленности. Если в январе того года поступило приговоров военных трибуналов на розыск 449 дезертиров и постановлений прокуроров на розыск 1163 человек, то в феврале число разыскиваемых беглецов достигло 2544. Главную причину этого роста энкавэдэшники видели в плохих социально-бытовых условиях: «Подавляющее большинство дезертиров падает на рабочих-одиночек, мобилизованных из других областей СССР и районов области, живущих в общежитиях и бараках. Происходит это главным образом вследствие бездушного отношения к материально-бытовым нуждам рабочих-одиночек со стороны домохозяйственных и партийных органов некоторых промышленных предприятий».[396]

Помимо карательных мер, применялось и полное закрепощение рабочих. В частности, приказ наркомата танковой промышленности от 4 февраля 1942 г. разрешил предприятиям отрасли «брать на хранение» паспорта рабочих и служащих.[397]Подобная практика нередко применялась и на других заводах. Этот вопиющий факт нарушений прав личности лишний раз демонстрирует, насколько сталинская Россия подражала царской.

Нередко мастера и начальники цехов буквально издевались над рабочими, чего последние не забывали. Анатолий Коровин вспоминал: «Начальником нашего цеха был Щербаков. Его все ненавидели. Человек устал, присел, а он идет и орет: «Почему не работаешь, сволочь?» Помню, как пострадал от Щербакова Юра Сидоров. У него была температура 39 градусов. Юра обратился к начальнику, а тот приказал лишь выдать таблетку и снова к станку. Утром следующего дня Юре стало еще хуже. Но Щербаков лишь издевался: «Не отпущу! Работай, дезертир!» Тогда Сидоров пошел на крайний шаг: сбежал с завода и, как потом выяснилось, пошел в школу НКВД, где шел ускоренный набор. Через восемь месяцев, когда о нем уже все забыли, Юра пришел на завод в новенькой энкавэдэшной форме. А через полтора месяца Щербаков вдруг загадочно исчез».

Многие рабочие, не выдержав концлагерных условий труда, писали заявления с просьбой отправить на фронт, пытались записаться на курсы шоферов, но им всегда отказывали и возвращали обратно.

Впрочем, бывало, что кого-то из нарушителей дисциплины и прощали. К примеру, начальник термического цеха завода № 92 Г. Г. Колесников сочетал ударную работу с систематическим пьянством. Несколько раз он даже писал директору завода А. Е. Еляну письменные обязательства, что бросит пить. Но, как водится, не бросал. И вот однажды после празднования очередной годовщины Октябрьской революции Колесников ушел в запой и не вышел на работу. Вскоре он был арестован органами НКВД и оказался в тюрьме, где просидел около месяца.

По воспоминаниям самого начальника «термички», его обвинили в саботаже, умышленном срыве работы завода и даже пособничестве Гитлеру. Однако однажды ночью его подняли с кровати и куда-то повели. Колесников, конечно же, подумал, что на расстрел. Но на самом деле его доставили в кабинет начальника областного УНКВД полковника В. С. Рясного, где находился и директор завода № 92 Елян. Дальнейшее «гитлеровец» описал так: «Задают вопрос: Ты осознал, что ты наделал? – Да, осознал. – Так, может быть, его выпустить, и он будет работать? – Выпусти, так он же будет обижаться на советскую власть. – Ты будешь обижаться на советскую власть? – Нет, нет, не буду». В итоге Колесникова восстановили в должности, а в запои он больше уже не уходил.[398]

В Указе Президиума ВС СССР от 26 июня 1940 г., как уже говорилось, предусматривалась ответственность рабочих и служащих за самовольный уход и за прогул без уважительных причин. До наступления 1941 г. по нему в стране успели осудить свыше двух миллионов человек, или 63,7 % от числа всех осужденных, хотя указ действовал только вторую половину года.

Затем Указом от 26 декабря 1941 г. была повышена уголовная ответственность за самовольный уход с работы на военных предприятиях. В течение 1942–1945 гг. по нему, а также по Указам от 26 июня 1940 г. и от 28 декабря 1940 г. (за нарушение дисциплины и самовольный уход из ремесленных и железнодорожных училищ и школ ФЗО) осудили 7 758 000 человек, что составило 65,1 % от всех осужденных.

Кроме того, действовали Указы от 13 февраля 1942 г. (о мобилизации населения для работы на производственном строительстве, за уклонение от которой была предусмотрена уголовная ответственность) и от 15 апреля 1942 г. (за уклонение от мобилизации на сельскохозяйственные работы и за «невыработку обязательного минимума трудодней»).

Всего в 1940–1956 гг. по всем этим указам в Советском Союзе были осуждены 18 046 000 человек, или 53 % от всех осужденных в эти годы (кроме осужденных военными трибуналами).[399]

Большая часть дел (около 70 %) по дезертирству с военных предприятий рассматривались заочно. В результате значительная часть приговоров выносилась необоснованно. В частности, из-за отсутствия должного учета на предприятиях и отсутствия связи органов розыска с военкоматами призванных в армию часто считали дезертирами с производства и соответственно передавали дела на них в военный трибунал. Органы же розыска механически давали справки о том, что самовольно оставивший производство не разыскан.[401]Кроме того, многие дезертиры производства спокойно устраивались на работу на другие заводы, руководителям которых ввиду нехватки рабочей силы было безразлично, откуда к ним пришел человек.

К середине 1944 г. число заочно рассмотренных дел приняло столь огромные масштабы, что правительство вынуждено было 29 июня того года издать постановление № 789, в котором говорилось, что «порочная практика заочного рассмотрения дел военными трибуналами ослабляет борьбу с дезертирством, подрывает авторитет судебного приговора, т. к. осужденные остаются фактически безнаказанными». Отныне дела на дезертиров с производства следовало передавать в военные трибуналы только после розыска обвиняемых. А еще через два дня прокурор СССР К. П. Горшенин издал приказ «Об усилении борьбы с дезертирством с предприятий военной промышленности», в котором потребовал усилить розыск беглецов, а должностных лиц, принимавших их на работу, судить по статье 11 УК «Бездействие власти».[402]

Однако в конце 1944 г. стало ясно, что конец войны не за горами, а изловить всех или большую часть граждан, бежавших с заводов, уже явно не удастся. Фактически народ выиграл эту своеобразную битву с государством. Несмотря на суровые законы и ограничения, удушить в людях чувство свободы и полностью прикрепить их к предприятиям, как при Петре I, не удалось.