30 декабря 1944 г. Верховный Совет СССР вынужден был издать Указ «О предоставлении амнистии лицам, самовольно ушедшим с предприятий военной промышленности и добровольно вернувшимся на эти предприятия». Отныне в случае поимки беглого рабочего у него надо было спросить, не хочет ли он вернуться на завод. И если захочет, следствие приостанавливать.[403]

Несмотря на тяжелое военное время, люди продолжали жить относительно полноценной жизнью. По окончании школы многие шли в вузы получать высшее образование.

Высшее образование в СССР, особенно в 30-е – 40-е годы ХХ века, отличалось от нынешнего. В 1931 г. в стране работали около 90 институтов, университетов и академий, в которых обучались 126 тысяч студентов. Цифра по крайней мере в 15 раз ниже современной. Но и престиж высшего образования соответственно был неизмеримо выше. В те времена лишь немногие родители могли содержать своих детей до окончания ими учебы, посему особенно большой популярностью пользовались вечерние факультеты. Основной дисциплиной в любом вузе, независимо от специальности, была история коммунистической партии, да и просто история, как наука сугубо политическая, играла важнейшую роль в образовании.

Прогуливать занятия, даже по уважительной причине, в те годы было не принято, так как учебников не было, и восполнить пробелы в знаниях было потом сложно. Бумага и письменные принадлежности были в большом дефиците, посему писали в основном карандашами на газетах между строк. Если же у кого-то была тетрадь, то использовали буквально каждый ее клочок, включая обложку, не оставляя нигде свободного места.

Жили иногородние студенты, кто побогаче, в съемных квартирах или комнатах, кто победнее – в общежитиях. Жизнь студенческая в годы войны была нелегка, особенно у приехавших из сельской местности. По карточкам получали 500 граммов хлеба в день, чего никогда не хватало, чтобы наесться. Стипендия же составляла символическую сумму в 240 рублей.

Условия проживания из-за нехватки помещений были очень тяжелыми, какие нынешним, даже бедным, студентам и не снились. Валентина Никитина,[404]поступившая в 1944 г. в Горьковский педагогический институт иностранных языков (ГПИИЯ), вспоминала: «В нашей комнате проживало 18 человек, в другой – 12, у юношей – 16. В комнатах подряд стояли железные кровати. Все белье свое, институт давал только матрацы. Посреди комнат – стол, между кроватями – тумбочка, одна на двоих. У двери тумбочка с электрической плиткой для приготовления пищи, одна на всех. В углу – печь. Топили ее сами. По очереди. Дрова пилили и кололи тоже сами. В конце коридора «туалетная» комната. В ней плита и титан, две раковины с холодной водой для умывания и один «унитаз», отгороженный тонкой деревянной переборкой, один на всех.

Прибегая с занятий, занимали очередь на плитку, чтобы сварить картошку или какой-нибудь суп. Это называлось «сесть за плитку». Иногда очередь «сесть за плитку» приходила ночью, этак часа в 2–3. Сваришь еду и заодно уж и позавтракаешь. В соседних с нами комнатах жили посторонние люди. В одной из них, например, жили проститутки. Они приводили с Московского вокзала мужчин. Все это на наших глазах».[405]

В каникулы студенты не отдыхали после тяжелого учебного года, а отправлялись по приказу государства убирать овощи с колхозных полей или, того хуже, валить лес. Именно туда, в глухие леса на правом берегу Волги, летом 1945 г. отправили Никитину и ее однокурсниц. 18-летних девчонок заставляли валить деревья, обрубать сучья и складывать их штабелями, причем без какого-либо инструмента. В общем, условия были не лучше, чем в ГУЛАГе или нацистском концлагере.

Утром студенткам давали тарелку супа с куском ржаного хлеба – и на целый день на работу. Но то, оказывается, были еще цветочки. Вскоре девушек отправили на новый «участок» – в болото. В изношенной обуви, заедаемые комарами и мошками, среди всяких гадов, они продолжали заготавливать лес. При этом бригадир, взрослый мужик, еще и крыл студенток матом и угрожал. В общем, для лагерного антуража не хватало только охранников с автоматами.

В конце концов Валентина и ее подруги приняли смелое решение бежать. Сама она так рассказывала об этом: «И вот мы приняли решение бежать. А как, куда? Переправиться через Волгу на пристань невозможно: команда – студентов не перевозить. Узнали от местных жителей, что есть пристань на этом берегу. Ночью, когда все уснули, мы, не поставив в известность нашего руководителя, собрались за деревней, нашли проводницу, собрали все гроши, чтобы заплатить ей, и отправились в путь.

Дорога шла темным лесом. И вот наконец пристань. Вскоре подошел пароход. Нас не сажали. Тогда мы все разом бросились по мосткам и расположились вдоль палубы. Выгнать нас было невозможно».

Вернувшись в свой институт, грязные, обутые в лапти девушки сразу отправились к директору. При первой встрече тот стал угрожать, что не выдаст карточек и стипендии за лето. В ответ смелые студентки устроили сидячую забастовку, а именно, каждый день приходили к кабинету директора и сидели на виду у всех. В итоге их вынуждены были простить, и все положенные карточки и деньги они получили.[406]

Надо сказать, что девушкам в данном случае повезло, – война уже закончилась, и сталинская репрессивная машина сбавила обороты. Согласно постановлению ГКО № 4556 от 13 ноября 1943 г., виновные в уклонении от мобилизации на лесозаготовки или самовольном уходе с работы до выполнения установленных норм подлежали направлению на лесозаготовки уже в принудительном порядке и лишались оплаты труда. А в случае «злостного уклонения» виновные приговаривались к лишению свободы.[407]Таково было советское государство, руководствовавшееся в основном четырьмя основными принципами: «заставить», «запугать», «наказать», «посадить».

Активное привлечение неработавших граждан, в первую очередь студентов, к лесозаготовкам начало практиковаться с лета 1943 г. Как правило, период мобилизации «в лес» длился с 1 августа по 15 сентября. Практиковались также всякого рода мобилизации на заготовку торфа. Дело в том, что «классического» топлива, то есть мазута и угля, по ряду причин в годы войны, особенно начиная с осени 1942 г., катастрофически не хватало. И на смену им почти повсеместно пришло «подножное» топливо – торф, который надо было собирать с высохших болот.

На торфозаготовках тоже грубо попирались права человека. Так, 23 октября 1943 г. Госкомитет обороны приказал на время работы отбирать у прикрепленных работников паспорта, дабы те не могли сбежать.[408]Между тем условия труда на торфопредприятиях были из ряда вон плохие. Типичный пример – Чернораменское торфопредприятие. Рабочие, прибывавшие туда по мобилизации, не обеспечивались ни одеждой, ни питанием. Часто им приходилось работать по колено в воде по 12 часов в сутки. Кругом были зловония и ползали змеи и ящерицы, роились тучи комаров. Помещения для сушки одежды не было. Из-за отсутствия питьевой воды рабочим приходилось пить прямо из болота.[409]В общем, вырисовывается картина, больше похожая на сцены из Древнего мира.