– Я обречена на гибель, – добавила она, отвернувшись, и направилась во дворец.

Ее пытались удержать, не пускать в этот злополучный дом, но тщетно. Она вошла во дворец, и его двери закрылись навсегда и за ней. Последовавшее за ее уходом молчание было неожиданно прервано. Раздался крик; это был голос агонизирующего мужчины: «Боги! Меня убивают! Смертельный удар…» И снова молчание. Старики, недоумевающие, пришедшие в ужас, сбились в кучу. Это был голос Агамемнона. Что же им делать? Ворваться во дворец? «Торопитесь, торопитесь! – подбадривают они друг друга. – Мы должны узнать, в чем дело». Но взламывать двери уже было не нужно. Двери открылись сами, и на пороге появилась царица.

Ее одежды, ее руки, ее лицо были покрыты темно-красными пятнами, но сама она выглядела спокойной и совершенно уверенной в себе. И она громко объявила всем, что же произошло во дворце.

– Там лежит тело моего мужа, сраженного моею рукой.

Это его кровь покрывает ее одежды и лицо, и она радуется этому:

Она не считала нужным ни объяснять свой поступок, ни извинять его. В своих собственных глазах она была не убийцей – она была исполнителем приговора. Она просто наказала убийцу, убийцу своего собственного ребенка, того

За ней из дверей дворца вышел и встал рядом с ней ее любовник Эгист, младший сын Фиеста, родившийся уже после ужасного пира. У него, собственно, не было личных счетов с Агамемноном, но Атрея, убившего детей и угостившего их мясом Фиеста, уже не было в живых, и месть настигнуть его не могла. Но она должна была настигнуть его сына.

У царицы и у ее любовника имелось достаточно оснований, чтобы считать, что зло нельзя прекратить, совершив еще одно зло. И доказательством тому являлся труп только что убитого человека. Упиваясь своим триумфом, они не прекращали думать, что эта смерть, как и остальные, наверняка повлечет за собой другие.

– Да не будет больше крови на тебе и на мне, – обратилась Клитемнестра к Эгисту. – Мы теперь здесь хозяева, и у нас все должно быть хорошо.

Но эта надежда оказалась напрасной.

Ифигения была только одним ребенком Клитемнестры и Агамемнона из трех. Двумя другими были Орест и Электра. Если бы Орест оставался жить во дворце, Эгист, безусловно, лишил бы его жизни, но его вовремя укрыли у верного человека. Девочку же Эгист убивать не стал; он лишь поставил ее в такие тяжелые условия, что вся ее дальнейшая жизнь превратилась в одну-единственную надежду: она мечтала, что Орест когда-нибудь вернется и рассчитается за отца. «Но как ему осуществить эту месть?» – снова и снова спрашивала себя Электра. Эгист, конечно, должен умереть, но разве справедливо убить только его одного? Он все-таки менее запятнан, чем та, другая. И что же делать? Будет ли справедливо, если сын, чтобы отомстить за отца, лишит жизни собственную мать?» И так она размышляла все те долгие годы, в течение которых Клитемнестра и Эгист правили страной.

Когда мальчик Орест подрос и превратился в юношу, он стал понимать тяжесть ситуации гораздо яснее, чем Электра. Да, убить убийц отца – это долг сына, долг, который превыше всего. Но сын, убивающий мать, отвратителен и богам и смертным. Выполнение самого священного долга оказывается связанным с самым гнусным преступлением. Орест, желающий совершить правое дело, должен выбирать между двумя тяжкими преступлениями. Он должен или предать память отца, или убить собственную мать.

Мучаясь такими сомнениями, он отправился за советом к Дельфийскому оракулу, и Аполлон в совершенно ясных выражениях приказал ему наказать обоих убийц:

И Орест понимал, что он не может преступить проклятие, тяготеющее над его родом, он обязан мстить, даже если ему грозит гибель. Он отправился на родину, в дом, где он не был со времен своего раннего детства, в сопровождении своего двоюродного брата и друга Пилада. Друзья выросли вместе, и их связывало больше чем обычная дружба и взаимная преданность. Электра, которая, конечно, ничего не знала об их возможном появлении, тем не менее внимательно следила за событиями. Вся ее жизнь превратилась в ожидание брата, который принесет ей единственное, что имеет для нее ценность.

Однажды, придя на могилу отца, она совершила жертвоприношение и, как обычно, молилась: «о, отец, направь Ореста к его дому!» И тут перед ней неожиданно предстал Орест. Он назвал ее своей сестрой и предъявил в качестве доказательства когда-то сотканный ею плащ, в который она его завернула, когда он много лет назад покидал отчий дом. Ее ответом были слова: «Твое лицо – это лицо моего отца». И она тут же излила на него всю любовь, которую никто не хотел получить от нее за все эти злосчастные годы:

Но Орест был слишком погружен в собственные мысли, слишком сосредоточен на том, что ему предстоит, чтобы отвечать сестре или даже просто слышать ее. Он прерывает слова Электры, чтобы поведать ей о том, что так мучает его. Это – страшное пророчество Аполлона, которое Орест с ужасом повторяет:

Клитемнестра и Орест

Двое друзей и Электра составляют план действий. Орест и Пилад должны пойти во дворец и объявить, что они принесли известие о смерти Ореста. Это должно порадовать Клитемнестру и Эгиста, которые непрестанно опасаются его неожиданного появления и мести и поэтому наверняка захотят увидеть вестников. Попав же во дворец, Орест и его друг должны положиться на свои мечи и на полную неожиданность нападения.

Их впустили во дворец, и Электра стала дожидаться их возвращения. Эти минуты стали самыми тяжелыми в ее жизни. Двери дворца растворились, из них вышла женщина и спокойно остановилась на ступенях. Это была Клитемнестра. Она простояла так секунду или две, когда во двор ворвался раб, кричащий: