– Я отдал под твою защиту сестру, – старался вразумить его Орест. – Электра – твоя жена, и ты не можешь оставить ее одну. А что касается меня, то что за незадача для меня – умереть?

Пока они шептались, пришла Ифигения с письмом в руке.

– Я постараюсь уговорить царя. Уверена, он отпустит моего посланника. Но сначала… – Она обернулась к Пиладу. – Я хочу пересказать тебе содержание письма, чтобы ты, даже если потеряешь его, сохранил бы мои мысли в своей памяти и во что бы то ни стало передал моим друзьям.

– Хорошо, – согласился Пилад. – А кому я должен отнести его?

– К Оресту, – поспешила с ответом Ифигения, – сыну Агамемнона.

Вид у нее был отсутствующий; мыслями она была далеко, в Микенах. Она даже не заметила изумленные взгляды, которые устремили на нее юноши.

– Ты скажешь ему, – продолжала она, – что это письмо от той, которая должна была быть принесена в жертву в Авлиде. На самом же деле она жива…

– Неужели мертвая может вернуться к жизни? – воскликнул Орест.

– Успокойся, – гневно возразила Ифигения. – У нас мало времени. Передай ему на словах: «Брат, возьми меня домой. Освободи меня от этих чудовищных жреческих обязанностей, забери меня из этой варварской страны». Запомни хорошо, юноша: моего брата зовут Орест.

– О боги, боги, – простонал Орест. – Это невозможно.

– Я говорю не с ним, а с тобой, – обратилась Ифигения к Пиладу. – Ты запомнил это имя?

– Да, – подтвердил Пилад, – но мне не долго придется носить с собой твое послание. Орест, вот письмо. Оно от твоей сестры.

– А я получаю его, – подхватил Орест, – с такой радостью, которую не выразишь никакими словами.

В следующий момент он уже заключал Ифигению в объятия.

– Я ничего не понимаю! – закричала она. – Как я могу вам поверить? Какие у вас доказательства?

– А ты помнишь, что ты вышивала перед тем, как тебя увезли в Авлиду? – спросил Орест. – Я могу тебе описать. А помнишь свои покои во дворце? Я могу рассказать тебе, что в них находилось.

Оресту удалось убедить ее, и теперь Ифигения сама бросилась в его объятия. Она не могла удержать рыданий.

– О, самый дорогой! Ты – самый дорогой, мой ненаглядный, мой любимый. Когда мы расстались, ты был еще ребенком, совсем крошкой. То, что случилось со мной, – чудо!

– Бедная сестра, – повторял Орест, – осужденная, как и я, на горести и мытарства. И ведь ты могла убить своего же брата!

– О, ужас, – плакала Ифигения. – Но я уже свыклась с ужасными вещами. Да, эти руки могли убить тебя. А как же мне тебя теперь спасти? Кто поможет нам: бог ли, человек?

Пилад, исполненный сочувствия, молча следил за их разговором, но уже проявлял нетерпение. Он понимал, что нельзя терять времени.

– Мы поговорим, – прервал он брата и сестру, – когда выберемся из этого злополучного места.

– Мы убьем царя! – с жаром предложил Орест. Но Ифигения отвергла эту мысль как недостойную.

Царь Фоант был всегда добр по отношению к ней, и она не может отплатить ему злом. И в этот момент у нее родился замысел, совершенный до последней мелочи. Она быстро объяснила его друзьям, и те тотчас же заявили о своем согласии. Потом все трое скрылись за дверьми храма. Через несколько минут Ифигения вышла из него со статуей Артемиды в руках. И тут в воротах храмовой ограды появился какой-то мужчина. Ифигения успела закричать:

– О царь, остановись там, где стоишь.

Тот, немало удивившись, поинтересовался, что происходит. Ифигения же поведала ему, что пленные греки, которых он ей прислал, недостаточно чисты для жертвоприношения. Они не просто запятнаны скверной, они по природе своей низки и подлы; они, наконец, убили свою мать. Артемида очень разгневана.

– Я отнесу изваяние на берег моря, чтобы очистить его, – объявила Ифигения. – И там же я очищу этих людей от всей приставшей к ним скверны. Только после этого можно будет приступать к жертвоприношению. Но все это мне необходимо сделать в одиночестве. Такова воля богини. Пусть пленных отведут на берег, а ты оповести всех в городе, чтобы ко мне не приближалась ни единая живая душа.

– Поступай как знаешь, – согласился Фоант, – и готовься столько времени, сколько тебе для этого понадобится.

Фоант наблюдал за тем, как процессия тронулась в путь: впереди шла Ифигения с изваянием в руках, за ней Орест и Пилад и, наконец, прислужницы, несущие сосуды, необходимые для совершения обряда очищения. Ифигения молилась:

– О Дева и Царица! Дочь Зевса и Лето! Отныне ты поселишься в обители чистоты, и всем нам будет дано счастье!

Они скрылись из виду, направляясь к бухте, в которой стоял корабль Ореста. Казалось, что план Ифиге-нии просто не может сорваться.

И все-таки он сорвался. Ифигения, как и предполагалось, приказала прислужницам оставить ее одну с Орестом и Пиладом еще до того, как они добрались до моря. Прислужницы подчинились. После этого Ифигения, Орест и Пилад поспешили к кораблю, взошли на борт, и корабль отчалил от берега. Но вдруг в устье бухты, у самого выхода в открытое море, навстречу кораблю задул сильный противный ветер, и двигаться против него корабль не мог. Более того, несмотря на все усилия гребцов, его несло назад, на скалы. А тавры уже поняли, что происходит. Одни из них следили за кораблем, чтобы захватить его, когда он окажется у самого берега, другие же мчались с вестями к царю Фоанту. В гневе он поспешил от храма на берег, чтобы схватить нечестивых чужеземцев и предательницу жрицу и предать их смерти, но тут над ним в небе разлилось лучистое сияние. Перед ним предстала богиня. Царь отшатнулся; его сковал ужас.

– Остановись, царь! – раздался голос богини. – Я Афина. Слушай мои слова. Пусть корабль уплывает. Сейчас Посейдон утихомирит ветер и волны, и корабль спокойно выйдет в море. Ифигения и ее спутники действуют по предначертанию богов. Укроти свой гнев.

Фоант покорно ответствовал:

– Богиня, все будет сделано к твоему удовольствию. И все, кто стоял на берегу, видели, как ветер стих, волны успокоились, а греческий корабль покинул гавань и вышел в море под всеми парусами.

По своей известности историю фиванского царского рода можно поставить в один ряд с историей дома Атридов. То значение, которое для описания судьбы потомков Атрея имеют трагедии Эсхила (V в. до н. э.), для описания злоключений Эдипа и его детей имеют величайшие трагедии его современника Софокла.

Миф о Кадме и его дочерях – это пролог к очень длинной и печальной повести. Миф был популярен в классической древности, и его – целиком или фрагментарно – передает ряд авторов. Я предпочла излагать его по Аполлодору, писавшему в I или II в. н. э. Он передает этот миф очень просто и ясно.