Лена мрачно смотрела на могучее тело своего потенциального «мужа», сотрясающееся от хохота, и морщилась от отвращения. Он смеялся над легендой, в которую девушка вцепилась, как в спасательный круг; над ее последней надеждой... Купец грубо, безжалостно затаптывал в грязь последнюю светлую мысль, не дававшую Лене провалиться в пучину отчаяния.

«И вот это предлагает мне руку и сердце!» — ужаснулась она.

— Белые Санитары. Да-а... В заботу банков о клиентах, в русалок верю, в домовых, — произнес Владимир Михайлович, посмеиваясь.

Он сумел взять себя в руки. Приступ веселья прекратился. Коммерсант снова заговорил нейтральным, деловым тоном.

Но отношение Лены к Фролову за эти минуты изменилось на сто восемьдесят градусов. Боль обиды заглушила все доводы рассудка. Она ненавидела его. Она готова была вцепиться в упитанную физиономию богача.

— Значит, не отпустите? И никого не пошлете? — переспросила она, чтобы удостовериться окончательно.

— Детка, проход на «Ленина» закрыт, — жестко оборвал ее Фролов. — Когда откроют транзит — не понятно. Я, конечно, тут не последний человек, но ты требуешь невозможного. Все, не о чем тут говорить.

Лена молчала. А про себя думала:

«Да. Говорить не о чем. Если ты не хочешь мне помочь, это сделает Молот. Он знает Гаврилова, он сможет получить пропуск. А ведь я уже почти согласилась стать твоей, Фролов. Пусть не навсегда, пусть временно, пока не кончится заварушка с веганцами... Теперь — черта с два».

Решение было принято. Оставалось придумать, что же делать дальше, как сбежать с Площади Восстания, как найти Молотова. Лене опять требовалось время, чтобы обдумать все варианты действий. Хотя бы немного времени.

— Все ясно, — произнесла Лена холодным деловым тоном, стараясь унять дрожь. — Что ж, вы меня убедили. На «Ленина» мне делать нечего. Теперь про наше с вами будущее. Быть рабыней я бы отказалась, а вот жена — дело другое. Кстати, у вас тут не предусмотрено официального обручения или чего-то в этом роде?

Ответом ей был очередной взрыв хохота, от которого, казалось, вот-вот рухнет потолок. Купец хохотал над ее вопросом, словно над хорошим анекдотом, даже кулаком по коленке стукнул несколько раз.

Лена за истерикой Фролова наблюдала спокойно, почти поборов былое отвращение. Чем дольше он хохотал, тем больше времени у нее оставалось, чтобы разработать план побега.

— Официальное обручение! Нет, вы слышали! — бормотал он, утирая брызнувшие из глаз слезы. — А до этого небось, — ни-ни! Не смей даже пальцем бабу тронуть. Чё, правда? У-у! Не завидую я вашим мужикам.

«А я не завидую вашим девушкам», — Лена задумалась, что было бы, не введи Василий Васильевич Стасов некоторые ограничения на половую жизнь.

Она представила себя, нечесаную, сонную, с темными мешками под глазами и отвисшей грудью, в окружении троих не похожих друг на друга детишек: брюнета, шатена и блондина. Представила резко поседевшего отца, изнуренного бесконечными бессонными ночами; Гришу, одержимого планами мести ветреным «папашам».

«Если бы Гриша вообще посмотрел на меня после такого родильного конвейера, ага».

— Вы, крутые океры, просто в сказке какой-то живете, чесслово, — хихикнул Владимир Михайлович. Он так хохотал, что чуть не съехал с кресла на пол и сейчас привстал, чтобы поправить коврик, висящий на спинке.

«А вы — в аду», — подумала Рысева, а вслух сказала: — Ладно. Вернемся к делу. Изображать восторг не буду, но... В целом я согласна на ваши условия. Деваться мне все равно некуда.

Глаза Фролова засверкали, едва он услышал эти слова.

Купец был вне себя от счастья: строптивая красавица признавала его правоту и соглашалась на предложенные им условия.

— Но есть пара нюансов, — добавила девушка, встретив сияющую улыбку Фролова строгим взглядом.

— Весь внимание, — подался вперед Владимир Михайлович. Видно было, что разговор о чувствах для него — terra incognita, а вот обсуждение условий сделки — совсем другое дело, к таким разговорам он был привычен.

— Первое. Я не мылась два дня, зато потов с меня сошло — не сосчитать. Да вы сами, небось, аромат ощущаете. Помыться бы мне.

— О, ну это мелочи, — усмехнулся торговец. — Душ к твоим услугам.

Он указал на небольшую прямоугольную дверцу в дальнем конце помещения.

— Второе. Ваши парни что, и при этом присутствовать будут? — и она кивнула на двух безликих охранников в серых куртках, застывших у дверей.

Фролов жестом приказал телохранителям выметаться за дверь. Лене показалось, что он о них просто забыл, воспринимал не как людей, а как часть интерьера.

Девушка тем временем лихорадочно придумывала план дальнейших действий. Купца требовалось «отключить». Отправить в нокаут. По идее, сделать попытку можно было хоть сейчас, но Лена понимала: второго шанса ей не дадут. Действовать нужно наверняка. Для этого надо было дождаться, пока Владимир Михайлович выпустит ситуацию из-под контроля. Пока он, опасаясь подвоха, следил за каждым ее движением.

— Третье. Просто плюхнуться в кровать... Как-то банально, не находите? — заговорила Лена дальше, изо всех сил стараясь не дать волю страху. И отвращению. Рысеву тошнило от одной мысли, что эти мясистые губы будут покрывать ее тело поцелуями. Что эти короткие толстые пальцы через считаные минуты сорвут с нее одежду.

— Хочешь ковер из розовых лепестков? — произнес с усмешкой Владимир Михайлович. Девушка так и не поняла, шутил он или говорил всерьез.

— А что такое «роза»? Шучу-шучу. Не, романтики не надо. Это все глупости. Сам процесс — хоть на полу, хоть в кресле, хоть стоя. Но... Я не готова вот так сразу. Танец посмотреть не желаете? Этот, как его... Стриптиз.

— Откуда ты знаешь это слово?! — изумлению Фролова не было предела.

Лена в ответ лишь загадочно улыбнулась.

На станции Проспект Большевиков и дети, и взрослые придумывали самые разные способы скрасить однообразные серые будни. Этим занимались Инна Степанова и Мария Русских, активные женщины, обе примерно сорока лет. Инна Васильевна работала до Катастрофы в школе, Мария Борисовна — в доме детского творчества.

Инна Васильевна ставила спектакли. Декорации и реквизит дети делали из любого подручного материала. А если вообще ничего не оказывалось под рукой, обходились парой самодельных ширм. Первое представление происходило на фоне двух фанерных листов. На одном красовалась надпись: «Темные леса», а на другом: «Высокие горы». Юные актеры выступали с табличками: «Кот», «Петушок», «Лиса». Больше ничего ни найти, ни смастерить не удалось. И тем не менее спектакль прошел «на ура». Да и все последующие тоже.

Мария Борисовна учила детей танцевать. В отличие от рисования или, скажем, вышивки, для занятий по танцам многого не требовалось — лишь немного пространства и полчаса свободного времени, вот и все.