– Аникита Иванович, а тебе не кажется, что казаков как-то много для беглецов от Трубецкого? – спросил я Вельяминова.

– Да, многовато.

– Бунчуки, – проронил стоящий рядом Казимир.

– Что – бунчуки? – не понял я.

– У них бунчуки, – пояснил литвин, – это запорожцы, скорее всего, отстали от гетмана, когда его в Москве побили.

Впрочем, и без бунчуков стало понятно, что большинство подступивших к стенам Вологды казаков составляют чубатые и усатые запорожцы. Одни из них, красуясь, гарцевали перед стенами, другие рассыпались по посаду в надежде разжиться добром, которое не успели вывезти бежавшие горожане. Кое-где появились дымки – предвестники будущего пожара.

– Что будем делать?

– Драться, если полезут. Но они не воевать, а грабить пришли, так что если один приступ выстоим – другого не будет.

После изнурительной скачки и боя в предместьях наши ратники устали, однако до конца полагаться на местных было нельзя, и мы, пока не стемнело, стояли на стенах вместе с местными жителями, наблюдая, как огонь пожирает их дома. Наконец нашим неприятелям самим стало некомфортно посреди пожара, и они отошли. Как раз в это время меня нашел на стене высокий, аскетичного вида монах и пригласил зайти к епископу на разговор. После того как главный воевода князь Одоевский попал в плен к зеленому змию, преосвященный Сильвестр был самым главным в Вологде, так что отказываться от его приглашения было неразумно. Мы с Вельяминовым тотчас сели на коней и отправились вслед за посланником епископа. Дорога не заняла много времени, и вскоре мы оказались перед крепкими воротами двора местного церковного главы. Караулили их несколько дюжих монахов в шлемах и с бердышами в руках. По знаку сопровождавшего нас пропустили, и мы, спешившись, пошли по просторному и довольно чистому двору к главным сеням епископского терема. Там проводник передал нас другим людям, которые в свою очередь и проводили нас во внутренние покои. Помещение, где нас принял епископ, было просторным, но крайне скудно обставленным. Простой стол и несколько лавок в углу, а также кресло самого епископа составляли все внутреннее убранство. Единственным исключением был большой иконостас, освещенный большим количеством лампад и свечей. Свет их, отраженный от дорогих окладов, был единственным освещением и придавал всему залу мрачную загадочность. Аникита, едва зайдя, долго крестился на иконы, а я же, пользуясь своим лютеранством, просто осматривался, гадая, откуда появится пригласивший нас церковный иерарх. Долго ждать не пришлось – и из неприметной двери, устроенной в одной из ниш, к нам вышел, стуча посохом, преосвященный Сильвестр в сопровождении отца Мелентия. Последний изрядно преобразился со времени нашего расставания. Как ни темно было в епископских покоях, не заметить прекрасно сшитой рясы из дорогого материала, покрывшей могучие плечи иеромонаха взамен драного подрясника, было совершенно невозможно. Вельяминов земно поклонился вошедшим и попросил благословения, а я изобразил самый почтительный поклон, на который только был способен от усталости.

– Что, едва не пропили воеводы наши город? – неожиданно густым басом проговорил Сильвестр, крестя Аникиту и протягивая ему руку для поцелуя.

Тот, занятый ритуалом приветствия, не ответил, я тоже промолчал, рассматривая вошедших. Преосвященный был не слишком высок ростом и нельзя сказать, что дороден, но куда более могутный отец Мелентий странным образом терялся на его фоне. На заросшем густой бородой лице, несмотря на плохое освещение, особенно выделялись глаза, которые буквально пронизывали всякого, на кого был брошен взгляд.

– Кто ты, иноземец? – спросил он меня своим трубным голосом.

– Меня зовут Иоганн Альбрехт Мекленбургский…

– Я знаю, как тебя зовут, – перебил он меня, – я спрашиваю – кто ты?

– Наемник! – неожиданно для самого себя ответил я ему.

– Кто тебя нанял?

– Шведский король.

– Для чего?

– Он хочет, чтобы его брат стал вашим царем.

– Чем он тебе платит?

– Он отдал мне в жены свою сестру.

Вологодский епископ недоуменно посмотрел на меня, явно удивленный моим ответом.

– Ты столь знатен, что король отдал тебе свою сестру?

– Я князь Священной Римской империи.

– Ты князь и называешь себя наемником?

– Ваши князья, служившие вашему царю, называли себя его холопами. На мой взгляд, наемник ничем не хуже холопа.

– Почему ты сражаешься за нас?

– Король Сигизмунд враг мне и королю Густаву Адольфу. Враг моего врага – мне друг.

– Ты удержишь Вологду?

– Да, но мне нужна ваша помощь.

– Говори.

– Ваше преосвященство, мои люди устали. Им нужен отдых. Я видел у вас довольно много монахов, пошлите их на стены, чтобы мои люди могли отдохнуть.

– Монахи не ратники.

– По тем, что охраняют ваш двор, этого не скажешь. Впрочем, им не надо сражаться, они должны поднять тревогу, если враги пойдут на приступ. Этого будет довольно, хотя, если в случае приступа они нам помогут, я не стану возражать.

– Монахам нельзя проливать кровь.

– Зато им можно кидать камни вниз со стены, а если этот камень упадет на чью-то нечестивую голову, так на то божья воля.

– Хорошо, я пошлю послушников и иноков на стены.

Я поклонился епископу и, дернув за рукав впавшего в прострацию Вельяминова, вышел вон. Тот какое-то время шел за мной как замороженный и лишь во дворе стряхнул с себя оцепенение.

– Что с тобой, Аникита?

– Ух как глянул на меня преосвященный, так точно язык отнялся, стою, себя не помню. Чего было-то?

– Благословил он нас на подвиг ратный, да обещал монахов дать на подмогу.

– Монахов? Эва как, ангельский же чин.

– Ага, особенно вон тот мордатый, с бердышом, серафим просто.

Вскоре к нам присоединился отец Мелентий, которому преосвященный и поручил руководить посланной нам на помощь монастырской братией. Вооруженные монахи и послушники шли за ним толпой и вскоре стали занимать места на стенах и башнях, заменяя собой наших ратников, драбантов и казаков.

Ночь прошла спокойно, и ранним утром я, посвежевший и отдохнувший, вновь поднялся на стену.

– Доброе утро, батюшка, – поприветствовал я отца Мелентия, – как прошла ночь, не заснули ваши подчиненные?

– И вам того же, сын мой, – отвечал он мне, – наши монахи привычны к ночным бдениям, так что ваши намеки совершенно излишни.

– Ну и славно, а что неприятель?

– Ночью шумели, будто на ярмарке, а к утру немного угомонились.

– К стенам не подступали?

– Нет.

Город постепенно просыпался, наполняя своим шумом окрестности. Где-то рядом резали овцу, чтобы приготовить пищу для ратных. С другой стороны доили корову, уцелевшую во вчерашнем переполохе. Слышался стук топоров и звон молота по наковальне, по улицам галдя бегали любопытные мальчишки, того и гляди рискуя попасть под копыта наших коней. Мы с Аникитой вновь ехали в город, поскольку нам доложили, что воевода проспался и требует себя освободить.