– О Боже, – прошептала Джесси, глядя на мать, – Женевьева – твоя сестра…

Беатрис вскинула голову. На ее шее пульсировала голубая жилка.

– А ты не знала?

Джесси покачала головой:

– Нет. Она не говорила мне. Женевьева лишь однажды сказала, что дала тебе какое-то обещание. Но она умолчала о том, в чем состояла его суть. – Джесси судорожно вздохнула и потерла ладонью горевшую щеку. – Но почему ты прекратила всякое общение с ней? Как ты могла? Ведь она твоя сестра. Кстати, ты говорила мне, что твоя сестра умерла.

– Она опозорила себя и семью. Она опозорила меня! Ты понятия не имеешь о том, какие унижения я терпела из-за нее. На меня бросали косые взгляды, за моей спиной перешептывались и хихикали. Запомни, у меня нет сестры! Моя сестра умерла много лет назад!

Джесси испытующе посмотрела на мать.

– Но бабушка, по всей видимости, простила ее. Она оставила Женевьеве свой домик.

Беатрис презрительно фыркнула.

– Если бы отец знал о поведении Женевьевы, он никогда не оставил бы своей жене наследство. Я хотела опротестовать завещание матери, но наши адвокаты оставались непреклонны. И я сдалась, взяв с Женевьевы обещание никому не говорить о нашем с ней родстве. Она дала слово никогда не искать встреч с моими детьми. Мне не следовало ей верить!

– Она не искала встречи со мной. Мы познакомились совершенно случайно. Женевьева не могла отвергнуть мою дружбу. Скажи, кто рассказал тебе о моих визитах на мыс Последней Надежды?

Беатрис отвернулась, не сказав ни слова.

И тут Джесси вспомнила солнечный день, когда она вместе с Женевьевой сидела на прибрежных валунах и следила за проплывавшим мимо фрегатом. С борта «Отпора» их, наверное, тоже хорошо видели в подзорную трубу.

– Тебе рассказал капитан Бойд, – задумчиво вымолвила Джесси. – Он приезжал в усадьбу, чтобы сообщить Уоррику о поимке беглых каторжников, а заодно поговорил с тобой обо мне.

Беатрис нервным движением руки дотронулась до броши, украшавшей ее черное траурное платье, и подняла подбородок, приняв, как всегда, горделивую осанку.

– Тебе не следовало уезжать на ночь глядя из усадьбы! Мне не понравилось, что ты передала мне записку через мальчишку, работающего на конюшне. Мало того, что ты общаешься с ужасной женщиной, ты еще позволяешь себе кататься по ночам в сопровождении грума по окрестностям и любоваться полярным сиянием! Твое поведение противоречит всем правилам приличия, Джесмонд. Подумай, что скажет Харрисон, когда узнает, как ты себя ведешь!

– Мама, – устало повторила Джесси, – я не собираюсь выходить замуж за Харрисона.

Беатрис повернулась, чтобы уйти, но остановилась у двери и бросила через плечо раздраженным тоном:

– У тебя просто нервный срыв. Такое часто случается перед свадьбой. Я более чем уверена, что ты придешь в себя еще до возвращения Харрисона. А потом вся ответственность за тебя и твое поведение ляжет на его плечи.

Дверь за Беатрис закрылась, и Джесси снова опустилась на табурет. Она долго сидела в задумчивости, уставясь в пространство невидящим взглядом.

* * *

Закрыв глаза, Уоррик с упоением играл на фортепиано. Внезапно он подумал о том, что Фиона многого не знает о нем. Например, ей неизвестно, что он безумно любит музыку. Впрочем, он тоже плохо знал Фиону.

После того как она рассказала ему об убийстве чернокожего каторжника, Паркера Джонса, они опять занялись любовью. Уоррику казалось особенно пикантным, что их соитие было неистовым и бурным. Однако он решил, что они встречаются в последний раз и он больше никогда не придет к ней.

Уоррику неприятно сознавать, что Фиона оказалась права: он действительно не любил ее. Ему нравилось проводить время в ее обществе, потому что страстная, темпераментная Фиона заставляла забывать его обо всем на свете, и тогда Уоррика переставал мучить огонь, сжигавший его изнутри. Ему вдруг вспомнилась Филиппа, ее звонкий смех, ее искрящиеся карие глаза, нежные пальцы…

– Если бы ты смотрел на клавиши, то меньше бы фальшивил, – раздался с порога ледяной женский голос.

– Мама?

Уоррик повернулся на вращающемся табурете и увидел стоявшую у дверей Беатрис. В руках она держала мерцающую свечу в подсвечнике, отбрасывавшую тени на ее бледное лицо.

– Ты, как всегда, не вовремя.

– Мне нужна твоя помощь. Пришли мне утром надежного человека, я хочу дать ему важное поручение, – проговорила она, глядя куда-то в сторону. Беатрис редко смотрела прямо на сына и всегда прятала от него глаза.

– Что за поручение ты хочешь ему дать?

Беатрис наконец в упор посмотрела на сына с таким осуждающим видом, как будто он средоточие всех пороков и она презирает его.

– Если я сочту нужным, сообщу. А пока у меня лишь одна просьба – найди подходящего человека среди рабочих в нашей усадьбе.

Она повернулась и вышла из комнаты.

* * *

Спустя два дня мисс Джесмонд Корбетт в сопровождении Лукаса отправилась к портнихе в Блэкхейвен-Бей.

Она сидела в коляске, которой правил Лукас, на мягком кожаном сиденье и любовалась залитыми ярким весенним солнцем зеленеющими полями. Никто не заподозрил бы в них любовников. С виду Джесси походила на богатую леди, выехавшую на прогулку в сопровождении своего грума, слуги из числа каторжников. Во всяком случае, Лукас убеждал себя, что так оно и есть. Он пытался не вспоминать о том, что между ними происходило, что он сжимал нагое тело Джесси в своих объятиях и зарывался лицом в ее пышные золотистые волосы.

Лукас отогнал свои мысли и ударил вожжами по крупу лошади, чтобы та пошла быстрее. Коляска веселее покатилась по ухабистой дороге в сторону залива. С той памятной ночи Джесси и Лукас не виделись и не говорили друг с другом. По поведению Джесси Лукас чувствовал, что что-то случилось.

– Ты переживаешь из-за того, что произошло той ночью? – наконец спросил он ее. – Ты, наверное, сожалеешь о случившемся?

Джесси с улыбкой взглянула на него.

– Вовсе нет. Я люблю тебя.

Их глаза встретились. Они помолчали, слушая скрип колес и стук лошадиных копыт. Он знал, каких слов и действий Джесси ждала от него, но не мог решиться.

– Я поссорилась с мамой, – наконец снова заговорила Джесси. – Она узнала о том, что я вижусь с Женевьевой и часто посещаю ее домик на мысе Последней Надежды. Мне следовало давно уже рассказать ей обо всем. – Джесси вздохнула. – Я никогда не считала себя трусихой. Но теперь вижу, что мне недостает смелости и решительности. Вообще-то в жизни я отважный человек, но в вопросах морали я всегда уступаю общественному мнению. Я боюсь разочаровать своим поведением близких мне людей, боюсь рассердить и обидеть их. Я не переношу, когда у нас в доме царит тягостная напряженная атмосфера, и ненавижу скандалы. Но в результате я вынуждена страдать из-за того, что живу не так, как мне хотелось бы.