Он сделал пространный жест обеими руками и улыбнулся исполненной ненависти улыбкой.

— И ты говорил, что Морриган была твоей матерью? — нежно спросила Мона.

— Я рожден Морриган и Эшларом, — сказал он. — Во всей чистокровности, как они пришли. Оберон их первенец, известный среди молодежи, как циник и редкостная зануда. Хотя я никогда не называл их по именам. Для меня они Мать и Отец. Если бы я убил своего брата Силаса, еще только заикнувшегося о мятеже, возможно, ничего бы такого не случилось. Но я не думаю, что Таинственные люди продолжили бы свое существование вечно.

— "Таинственные Люди" — славное прозвище, — заметил я. — Чья идея была так назваться?

— Да, мне всегда это казалось прелестным, — сказал он. — И если бы жизнь не была такой мерзкой, позволь мне сказать. Но отец был так наивен, что думал, все так и будет продолжаться. Даже Морриган с ним соглашалась. Невозможно контролировать сообщество из двадцати Талтосов, ты знаешь, таков порядок вещей, не имеет значения, сколько развлечений ты можешь им дать, какое образование или поощрение. Отец был мечтателем. Морриган была оракулом. Силас был отравителем. Все пришло к кровавому концу.

Внезапно я почувствовал, как к дальней двери подошел человек. Талтос тоже почувствовал.

Вошла высокая темнокожая женщина, лет около пятидесяти, но экстремально холеная и соблазнительная — подведенные черным глаза, сильно накрашенное лицо, кроваво-красные губы, густые блестящие черные волосы, тяжелые груди и сильно стянутая талия.

В руке она держала скульптуру, явно относившуюся к религиозному культу. Женщина была одета с изощренным вкусом — в розовато-лиловое шелковое платье с золотой цепью вместо пояса, черные сетчатые чулки и туфли с острыми каблуками, в ушах — вульгарные золотые серьги. Она немедленно заговорила с сильным испанским акцентом:

— Ну вот, я наконец нашла ее, но я обыскала небо и землю, говорю я тебе. Ты думал это будет очень просто, когда папа направляется к Мексике, но мне пришлось войти в Интернет, чтобы найти ее, и вот она.

И вот она!

Она поставила статую на низкий белый столик у стены! Великолепно расписанная статуя святого Диего!

В меня будто ударила молния.

И вот он стоял, маленький смелый парень, с распростертыми руками, и безошибочным образом нашей Девы Гваделупской во всех богатейших красках изображенной на его пончо, и знаменитые розы, брошенные к его ногам, все эти точные детали! Конечно же, образ Пресвятой Девы был лишь наклейкой, а цветы — бумажными; ну и что, это был мой Хуан, мой Хуан Диего.

— И ты ушла с вечеринки только, чтобы отдать это мне? — произнес Оберон, сочащимся фальшивой благодарностью голосом.

— О! Прикуси свой мерзкий язык, — сказала она. — И кто эти люди? — она ослепительно улыбнулась. — Вы гости моего сына, да? Добро пожаловать.

— Я дам тебе за эту статую тысячу долларов, — сказал я. — Нет, у меня есть предложение получше. Я оставлю тебя в живых. В самом деле, какая польза мертвой женщине от тысячи долларов? Иди, возьми одну из маленьких лодок на пристани и отчаливай. Все остальные на острове обречены, кроме высоких существ.

Она уставилась на меня с безмерным любопытством и абсолютной отвагой, глаза непроницаемы, рот напряженно сжат. Промелькнуло видение: она с револьвером в руке. И в нем же: я отнимаю у нее револьвер и швыряю его на кровать.

— Думаешь, мой сын не сможет разорвать на части тебя и твоих прелестных друзей? Как ты смеешь!

— Лучше воспользуйся моим предложением, — сказал я. — Женщина, Вера твоя спасла тебя![16]Ступай к пристани. Немедленно.

— Лючия, я думаю, он говорит правду, — сказал Оберон тем же апатичным пренебрежительным тоном, предназначавшимся до этого нам. — Я чувствую запах смерти. Она вокруг нас. Я думаю, правление наркоторговцев подошло к своему позорному концу. Увы, твой Ариэль свободен, моя драгоценная преуспевающая киска, почему ты не уходишь?

Оберон медленно пересек комнату, слегка покачивая бедрами, склоняя голову то к одному плечу, то к другому, и нагнувшись в итоге, чтобы поднять ружье, и осматривая его, будто какую-то невидаль, а Лючия смотрела растерянная, взбешенная, отчаявшаяся, обозленная, беспомощная. Оберон вскинул ружье, пристроив его, как следует, и трижды выстрелил Лючие в лицо.

Многовато для Лючии. Она упала на колени, раскинув руки; лицо залило кровью.

— Она была добра со мной, — сказал он. — Статуя предназначалась мне. Я посещал собор нашей Девы Гваделупской, когда Таинственные люди приезжали в Мексику. Ты не получишь статую. Даже несмотря на то, что ты освободил меня, я тебе ее не отдам.

— Забавно, — отозвался я. — Ты в такой выгодной для переговоров позиции. Но кто я, чтобы красть у кого-то святого Диего? Уверен, я смогу найти другую статую. Но почему ты убил ее, если она была так добра с тобой?

Оберон пожал плечами.

— Чтобы посмотреть, могу ли я это сделать, — сказал он. — Теперь ты намерен идти за другими? Теперь, когда я полностью собрался, я готов исполнить свою часть партии.

— О, Боже на небесах, — вздохнула Мона.

Я увидел, как по ее телу пробежала дрожь. Она сделала несколько нетвердых шагов вперед и упала в белое кожаное кресло, каблучки скрестились вместе, ладони прижались ко лбу.

— О, скажи, что не так, прелестная маленькая бабушка племени? — поинтересовался Оберон. — Что ты думала, что мы ангелы с трепещущими крылышками, как Морриган? Нужно ли мне объяснять тебе природные свойства двойной спирали, не говоря уже о количестве хромосом? Благодаря этим особенностям биологический вид производит большое разнообразие характеров. Веселей. Мы планировали развлечься, разве нет?

Лицо Квинна было мрачным.

— Может, ты отдашь кому-нибудь из нас ружье, — сказал он.

— Не в твоей жизни, — откликнулся Оберон. Он спустил ружье на свою низко-посаженную талию. — Итак, куда мы сначала направимся? Давайте я поделюсь с вами известными мне фактами. Итак, внимание.

— Чудесно, — сказал я. — Нечто среднее между перформансом и изысканнейшими оскорблениями.

Он хмыкнул. Он продолжил, не теряя уверенности, голос вновь потек густым черным сиропом:

— Могу сказать, что Силас и абсолютное большинство Таинственных людей были пристрелены в тот же день, как прибыли наркоторговцы. Торван и несколько других женщин были оставлены в живых до поры. Но они все время плакали. Торван хотела сбежать, забравшись в лодку, но они поймали ее на пирсе и забили до смерти. Я это видел. Из мужчин оставили только Элафа, Хирама и меня. Потом Элаф убил одного из наркоторговцев и они его застрелили, а Хирам исчез. Кажется, я как-то видел Исаака, но я не уверен. Думаю, все они мертвы. Кроме Миравелль и Лоркин.

— А твои отец и мать? — спросил я.