Всегда знал, что женщины любят хвастаться своими мужиками, особенно — да, я не страдаю лишней скромностью — мужик не урод и неплохо выглядит, да еще и при деньгах. А Элли в этом плане почти как сорока: любит выкладывать общие фотографии по поводу и без и разбавляет их не только сериями фото моих подарков с разных ракурсов, еды из ресторанов, куда я ее вожу, но еще селфи. Если она и ходит на курсы, то на ее странице это пока никак не отразилось. Но она развивается, а в моих глазах это несомненный плюс.

Я соглашаюсь — и на следующий день, около шести, мы едем в студию.

Новый год остался позади, но завтра — Рождество, и Элли везет с собой внушительный бумажный пакет со всякой всячиной: я вижу только карамельные палочки и венок из искусственных еловых веток.

— Будет постановочная сьемка, — как будто вскрывая тайну, говорит Элли. — И мне нужны руки в кадре. Твои подойдут идеально.

Студия, в которой она занимается, находится на втором этаже старого заброшенного здания. Довольно далеко от центра, но все равно не на отшибе, чтобы я переживал, почему она шатается в такие дали совершенно одна.

Почти сразу я понимаю, что Элли не преувеличивала, называя других слушательниц — одинокими. Почти все они, даже совсем зеленые девчонки, выглядят так, словно прилетели с другой планеты, где давно победил феминизм, и женщины больше не обязаны прореживать сросшиеся брови или следить за гармонией в одежде. И, тоже ожидаемо, я — единственный мужчина в этом цветнике. Еще одна участница тоже пришла с парой, но это — другая женщина. Справедливости ради, пока она не открыла рот, я был уверен, что это мужик.

Занятие начинается, и я почти с интересом наблюдаю, как преподавательница — сама очень похожая на хипстера — рассказывает о композиции в кадре, о правилах гармоничного расположения предметов и о том, что фото должны быть в динамике и живыми. Но примерно через пятнадцать минут дверь в студию открывается и в зал проскальзывает еще одна фигура.

— Прошу прощения, — извиняется Левитская, — метро…

Она украдкой осматривает зал в поисках свободного места, и пока ее взгляд скользит в мою сторону, я чувствую себя баром Мюнхгаузеном, который оседлал ядро и вот-вот отправится на луну.

Так вообще бывает? Такие совпадения. Она же пашет как проклятая! Даже ослушалась моего приказа не являться на работу десять дней — пришла уже через пять и просто взялась за дело. У нее же ребенок. Как она успевает ходить еще и на курсы?

Но во мне что-то громко щелкает в этот момент.

Что-то такое, что высвобождает странное щекочущее приятное чувство гордости. Я баран, но почему-то, глядя на эту маленькую, уставшую женщину, я испытываю невероятное чувство гордости. Оно сокрушает меня, глушит, словно динамитная шашка. С трудом держусь, чтобы не притянуть ее за руку, обнять и сказать: «Моя женщина просто умница!»

Но она не моя женщина.

Евгения замечает меня, и по ее лицу хорошо заметно, что эта встреча тоже вышибает почву у нее из-под ног. Она несколько секунд вообще не моргает, а потом быстро занимает предложенное преподавателем место в дальнем конце зала. Как будто нарочно — подальше от меня, чтобы мы даже воздухом одним не дышали.

Я честно бегал от нее, как и она от меня, но это уже словно романтическая история, в которой судьба берет героев за шиворот, словно котят, и сталкивает их лбами. Когда я стал таким тупым романтиком?

Пока Элли занята творческим процессом, я делаю круг почета по залу. Нарочно не смотрю на работы других учениц — вместо этого разглядываю висящие на стенах фотографии еды, портреты людей, пейзажи. А на самом деле стараюсь подойти к Евгении, чтобы это не так уж бросалось в глаза.

— Место, где я меньше всего ожидал увидеть свою вечно занятую помощницу, оказалось местом встречи, — говорю первое, что приходит в голову. Не хочется начинать разговор с банального «привет».

— Взаимно, — не отрываясь от своего занятия, отвечает она.

Перед ней на деревянном фоне лежат сушеные кусочки и шарики апельсинов, разноцветный зефир, домашние имбирные пряники, один из которых я быстро хватаю и на половину запихиваю в рот. Евгения все-таки смотрит на меня, вскидывает брови.

— На вкус лучше, чем выглядит, — озвучиваю вывод.

— Это был фотореквизит, Лука.

Но все же, на мгновение, в ее темно-зеленых мшистых глазах появляется такая дымка, не узнать которую я просто не могу. Взгляд скользит по моим губам, по подбородку, ныряет за широкий ворот свитера.

И она быстро отворачивается.

— У меня и так ничего не получалось, а теперь не хватает одного пряника.

Я пожимаю плечами, хоть Левитская и не может этого видеть.

— Не знал, что у вас все строго на счет.

Левитская находит взглядом мою жену — Элли как раз хватается за телефон и выбегает в коридор, чтобы поговорить. И только после того, как Элли исчезает с горизонта, Евгения поворачивается ко мне всем корпусом.

— Ты очень маленькая, — говорю я на чистых импульсах. Как будто мой мозг принадлежит болтливому романтику, а не прожженному цинику.

— Спасибо за те знаки внимания, Лука, но больше не нужно так стараться ради рядовой сотрудницы. И мы на «вы», кажется.

— Вы не рядовая сотрудница.

Хорошо, я принимаю правила игры в приличия, хоть теперь очень хорошо чувствую и вижу, что мое помешательство взаимно. И что в эту минуту пшеничные ресницы моей помощницы дрожат вовсе не из-за усталости, а потому что она с трудом сдерживает то и дело соскальзывающий на мои губы взгляд.

— Все равно не нужно было беспокоиться.

— Где ваше кольцо? — Я беру ее за руку и, не понимая, что творю, уводу в сторону запасного входа — заметил его, пока ходил по залу, изображая понимающего гуру. — Потеряли? Отдали в чистку? Получили новое не по размеру?

За каменной перегородкой — темный короткий коридор, заканчивающийся металлической служебной дверью. Левитская торопливо переставляет ноги, но когда мы оба превращаемся в серые блики в полной темноте, я тяну ее на себя и практически вслепую, только ощущая рваное дыхание, нахожу упрямо сжатые губы.

Я должен поцеловать ее.

Это сильнее меня.

Дикая голодная одержимость желанием просто почувствовать вкус губ, которые я представлял в самых пошлых фантазиях. Не красивый скульптурный рот моей Элли, больше похожий на произведение искусства, а эти губы: не очень полные, бледные, не симметричные и практически никогда не улыбающиеся.

— Где кольцо, Евгения? — грубо повторяю вопрос, на этот раз сжимая ее плечи до сдавленного вздоха.

— Я подала на развод, — отвечает она. — Ты делаешь мне больно. Ты всем нам делаешь больно, Лука, прекра…

Я знаю, что должен прекратить, но не чувствую себя дерьмом.

Я вообще ничего не чувствую, кроме желания увидеть, как изменится ее лицо после моих поцелуев.