Моя маленькая несломленная Правая рука вскрыла не только мою предрасположенность к одержимости женщиной, но и куда более болезненный нарыв, имя которому — ненужный брак. Я женат на женщине, которой должен бы восхищаться, но я даже трахаю ее просто по инерции, без интереса и удовольствия. Меня стали раздражать ее разговоры, хоть они ничуть не изменились с момента нашего знакомства. Меня стал раздражать даже ее запах в постели, и я начинаю придумывать самые тупые причины, почему мне нужно спать в другой комнате, а не в одной постели. Меня раздражает даже случайно найденный на кофре длинный волос.

Поэтому я уже записался на встречу к известному по разводам адвокату и встречусь с ним сразу после возвращения из Вены. У Элли очень специфическая семья и хоть у нас с ней заключен брачный договор, я предпочитаю быть во всеоружии, сообщая жене о том, что подаю на развод. Наша семья не выдержала и полгода. Жаль, но все это с самого начала было, как любят шутить в известном интернет-меме, «браком».

В четверг я просыпаюсь рано утром: успеваю сходить сначала в спортзал, а потом в бассейн, пока там нет своры любителей нырять бомбочкой, потом возвращаюсь в номер, где меня уже ждет сообщение от Левитской: она приехала, заселилась и надеется, что этим сообщением не разбудила меня слишком рано.

— Я давно не сплю, — говорю как обычно без вступления, когда она отвечает на звонок после первого же гудка. Эта поспешность заставляет стиснуть зубы. — Я зайду за вами в девять тридцать.

— Давайте лучше встретимся в холле, — предлагает она.

— У вас такое провокационное платье, что вы опасаетесь за его сохранность и предпочитаете быть на людях, когда я увижу вас в нем?

Она осторожно смеется, хоть раньше бы угрюмо отмалчивалась и на менее острую иронию. Но в конечном итоге я соглашаюсь на ее условия и спускаюсь вниз за пять минут до назначенного времени. Занимаю кресло напротив лестницы и беру первую же попавшуюся газету. Хорошо, что я неплохо владею немецким.

Евгения появляется на пять минут позже — и это первый раз, когда она позволяет себе непунктуальность. Не знаю, может просто схожу с ума, но о ее появлении «говорит» тот самый сладко-полынный аромат, от которого у меня вибрирует неизвестная и непонятная струна внутри. Не как у романтического мальчишки, а как у тупого варвара, который и играть-то толком не умеет.

Но я поднимаю взгляд над газетой… и понимаю, что моя шутка о платье была не такой уж высосанной из пальца.

Наряд Левитской тяжело назвать провокационным: на ней классическое «рабочее» черное платье по фигуре. Из рукава три четверти видны белые руки в симпатичной россыпи бледных веснушек, тонкие изящные запястья без украшений. Но сегодня она не в удобных туфлях на низком ходу, а на какой-то невероятно высокой и тонкой, как игла шпильке. И поэтому вынуждена идти очень осторожно, чуть-чуть виляя бедрами.

И ее волосы…

Я кое-как складываю газету, встаю из кресла, чувствуя, что только пиджак спасает меня от позора, так очевидно моя потребность обладать этой женщиной. Успеваю подать ей руку до того, как Левитская спускается, и несколько секунд просто сжимаю ее пальцы в своей ладони, пока мы смотрим друг на друга взглядами случайно столкнувшихся незнакомцев.

— Мне нравится, — выношу вердикт ее прическе, большим пальцем проводя грань под идеально ровным срезом волос вдоль линии ее челюсти. — У вас красивая шея.

— Иногда бывает полезно прислушаться к мужскому мнению, — отвечает Левитская и уверенно берет меня под руку. — Мы не опоздаем?

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍— Я взял в аренду автомобиль с водителем, — говорю я, надеясь, что мне не показалась ее секундная попытка прижаться ко мне — и снова отступить.

Хотел бы я хоть на секунду стать героем фильма «Чего хотят женщины» и узнать, что творится в голове одной из них.

В машине мы садимся непривычно далеко друг от друга. Не просто как коллеги, которые не хотят тревожить личное пространство друг друга, а как люди, намеренно избегающие любого намека даже на случайно прикосновение. Это настолько очевидно, что когда мы изредка переглядываемся, то оба оцениваем огромна пустое пространство между нами. Словно там сидит невидимка размером с бегемота.

— Ты же знаешь, я просто не хочу искушать судьбу, — говорю я, глядя в окно, а не на свою спутницу. Мы на «вы» или на «ты»? Плевать. Когда она мне «выкает», становится еще желаннее. У одержимости вкус цитрусового меда. У одержимости вкус ее духов, которые сворачивают вокруг моей глотки петлю и душат силу воли, которой и так осталось жить считанные… дни? Часы, скорее. — Если притронусь к тебе — мы точно не попадем на все сегодняшние мероприятия.

— Некоторые точно нельзя пропускать, — спокойно отвечает она.

Слишком спокойно. Как будто ей дела нет до моего признания.

Может, я ошибся? И вся эта чертова тяга работает только в одну сторону?

— Я стараюсь быть профессионалом, Лука, — словно читает мои мысли Левитская. — Быть тем, кем вы меня сделали. Отрабатывать свою хорошую зарплату и быть тем сотрудником, которым вы будете гордится.

Я все-таки поворачиваюсь в ее сторону, и на этот раз мы смотрим друг другу прямо в глаза. Не отворачиваясь, осознавая, что нас тянет друг к другу. Не только физически. Простую физиологию я бы смог перебить другой женщиной, хоть за все мои тридцать пять лет не было ни единого раза, чтобы меня укрывало настолько сильно.

Но сейчас дело не в этом.

— Я уже тобой горжусь, — нарочно тыкая в ответ на ее официальный тон, говорю я. — Горжусь тем, что ты делаешь и как ты это делаешь. Твоим напором. Я не знаю женщины, которой бы гордился сильнее, Евгения.

Она сглатывает. У ее черного платья широкий вырез по плечам, и я хорошо вижу, как кадык нервно скользит по горлу. Мне нравится даже то, как изредка просматривается голубая дымка вен под белым полотном ее кожи.

— Спасибо, Лука. — Она пытается поправить платье, но под моим пристальным взглядом одергивает руку на полпути. — Никто и никогда не говорил мне этих слов.

— Просто в твоей жизни были посторонние мужчины.

— Вероятно, — грустно улыбается она, но это никак не похоже на сожаление о совершенных ошибках. — Нам нужно обсудить несколько рабочих моментов…

Я соглашаюсь с ее желанием снова перевести «нас» на знакомую ей территорию рабоче-деловых отношений. В конце концов, именно я воспитал в ней профи, именно я все эти два года внушал, что она должна разделять личное и работу. И хоть сейчас мне меньше всего хочется говорить о работе, я вынужден признать: эта сильная умница на полстопы обскакала мой прагматизм.

На конференцию мы приезжаем полностью подготовленными: нам нужно защищать несколько пилотных проектов, и от того, сумеем ли мы выступить единым фронтом, зависят в том числе и инвестиции, которые я рассчитываю получить. Как и пару выгодных предложений о сотрудничестве.