Через несколько дней после перевода в Пермь Волков по совету какого-то адвоката, также сидевшего в тюрьме, подал в местный совдеп заявление, прося разъяснить ему, за что он арестован. Недели через две-три он был вызван на допрос, где какой-то молодой человек стал допрашивать его об убийстве бывшего Царя в Екатеринбурге и о побеге Государя из Тобольска. На вопрос же Волкова о судьбе его прошения молодой человек ответил, что «этот вопрос будет разрешен в Москве».

Ответ этот характерен и существен для установления отношения Москвы вообще к событиям, связанным так или иначе с судьбой Царской Семьи. Если местные власти не имели права разрешить сами даже вопроса о судьбе камердинера Волкова, как же можно допускать, что в отношении судьбы Царской Семьи местные власти обходились без руководительства из центра.

Администрация тюрьмы, куда были заключены княгиня Сербская, графиня Гендрикова и Е. А. Шнейдер, в пределах возможного старалась облегчить заключенным женщинам их положение: разрешила приобретать изредка молоко и давала для чтения получавшиеся в тюрьме газеты. Наибольшую бодрость в тяжелом тюремном заключении проявила графиня Гендрикова, которая иногда даже пела, дабы развлечь тоску сильно грустившей по мужу княгини Елены Петровны. Большой недостаток ощущался в белье; приходилось носить мужское тюремное белье, так как никаких своих вещей при заключенных не было. Все вещи Гендриковой и Шнейдер были отобраны советскими главарями еще в Екатеринбурге и хранились в помещении областного совдепа, где, как упоминалось выше, вещи при бегстве советской власти из города были раскрадены как самими главарями власти, так и различными маленькими служащими совдепа. Остается только непонятным, почему советские власти, предрешив судьбу несчастных своих жертв, так медлили с окончательным приведением в исполнение своих намерений и томили бедных заключенных, заставляя их переживать моральные пытки, в тысячу раз более изуверские, чем пытки в застенках в самые темные времена средних веков.

Анастасия Васильевна Гендрикова, как глубоко религиозный человек, не боялась смерти и была готова к ней. Оставленные ею дневники, письма свидетельствуют о полном смирении перед волей Божьей и о готовности принять предназначенный Всевышним Творцом венец, как бы тяжел он ни был. Она убежденно верила в светлую загробную жизнь и в Воскресение в последний день, и в этой силе веры черпала жизненную бодрость, спокойствие духа и веселость нрава для других.

Она любила Царскую Семью и была любима ею почти как родная дочь и сестра. После смерти ее матери и особенно после ареста в Царском Селе единственною сердечною и глубокою привязанностию Анастасии Васильевны на земле оставалась Государыня Императрица и Великие княжны. Все письма Государыни к Настеньке, как звала графиню Гендрикову Ее Величество, полны материнской нежности и заботливости. Необходимо отметить, что мать Анастасии Васильевны, графиня София Петровна Гендрикова, была наибольшим и любимейшим другом Государыни Императрицы Александры Федоровны в течение всей ее жизни. Обеих связывала глубокая религиозность и преданность учению Православной Церкви о беспредельной любви к ближнему и бесконечном милосердии и терпимости к людям. Последние 3–4 года своей жизни графиня София Петровна страшно страдала физически вследствие какой-то очень сложной болезни и медленно, мучительно, долго умирала на руках своей страстно любимой дочери. Поразительно, что единственное, что облегчало страдания умиравшей, было присутствие Государыни Императрицы и молчаливая, сосредоточенная молитва последней. Государыня, веря сама в силу молитвы, приходила к графине почти ежедневно; брала руки страшно страдавшей больной в свои руки и, закрыв глаза, не произнося ни слова, уходила в напряженное молитвенное состояние. Больной постепенно становилось все легче, легче, боль затихала, и обе женщины, в слезах и обнимаясь, горячо благодарили Бога за Его бесконечную милость. Об этих минутах молитвенного исцеления полны письма графини-матери к дочери и письма Государыни к графине Софии Петровне. О них же часто упоминает в своем дневнике и Анастасия Васильевна.

Письма Великих княжон к графине Гендриковой, и особенно письма Великой княжны Ольги Николаевны, дышат доверием, любовью, простотой отношений и непринужденной веселостью. Княжны делились с Настенькой всеми своими впечатлениями, советовались в своих общественных делах и видели в ней как бы свою старшую сестру. Царская Семья была очень сдержанна в осуждении вообще людей и даже своих близких. Очень редко в письмах проскальзывает какое-нибудь недоброжелательное чувство к кому-нибудь. Чаще всего это выражается только в какой-нибудь юмористической форме. Но более рельефно выражаются их симпатии. Так, видно, что наибольшей симпатией членов Императорской Фамилии пользовался Великий князь Дмитрий Павлович, отношение к которому было как к любимому брату.

Анастасия Васильевна далеко не была человеком, которому были бы чужды земные желания, колебания, сомнения, раздражения и иные душевные и духовные побуждения, присущие существу мыслящему, живущему среди людей, ищущему у них любви для себя, для своей жизни, ищущему ответы на вопросы обыденной, окружающей обстановки, жизни. Она не чужда была слабостей, временных разочарований в окружающих, временных ошибок и искушений. В своем дневнике, посвященном покойной матери, она пишет: «Боже мой! Когда же кончится моя бесцельная, одинокая жизнь? Она меня тяготит, и теперь постепенно блекнут все утешения; больное, измученное, жаждущее любви сердце нигде не находит ответа и тепла…

Пришлось спуститься с высоты, где царят утешение и мир, в самую тину житейскую, в самый центр житейских дрязг, суеты, забот; вникнуть и окунуться в окружающую жизнь, полную сложностей, интриги, пошлости и лжи людской…

Мне казалось, что я найду просвет единственно в одном прежнем, сильном чувстве любви… но и здесь нашла только полное и окончательное разочарование…

Я чувствую, что я начинаю черстветь, холодеть, и на меня находят апатия и равнодушие ко всему, кроме душевной боли…»

Разве в приведенных словах дышит не сама жизнь земная? Разве это мысли и чувства не земного существа? А между тем многие считали Анастасию Васильевну мистически больной, стоящей вне жизни, вне ее реальных сторон и объясняли это близостью Гендриковой к Государыне, влиянием последней в религиозно-мистическом отношении и больной экзальтацией. Совершенно верно, что молодая Анастасия Васильевна была требовательна к людям, что ее не удовлетворяли ни люди, ни жизнь, ее окружавшая, так как блистали они только внешней мишурной оболочкой, а она искала души в человеке, глубины и идеальности в жизни. Люди, не способные понимать духовных обликов Государыни Императрицы или Анастасии Васильевны Гендриковой, обвиняли их в страдании больной экзальтацией мистицизма, формальном исповедании религии и чуть ли не в кощунственном отношении к духу веры, заменяющем его учениями старцев, различных кликуш и истеричек и чуть что не оккультическими экспериментами в личной и государственной жизни.

Анастасия Васильевна, как и Государыня Императрица Александра Федоровна, была по вере истинной православной христианкой, верующей силою разума и чистотою сердца. Для нее вера в Бога, в догматы Православной Церкви была той действительной, естественной силой, которая одна только может управлять в высшем значении этого понятия миром, людьми, их помыслами и чувствами для приближения всего живущего к высокому идеалу человеческих взаимоотношений на земле, зиждущихся на законе Христовой любви. Отсюда в этой силе веры черпала она ответы и решения возникавшим в ней сомнениям и колебаниям; искала укрепления и возвышения своих духовных сил для правильного разрешения житейских проблем, требований долга, совести и морали. В ней же она удовлетворяла не утоленное на земле чувство сердца и горящей, ищущей души.