– Джададжи, – ответила Сандрин. – Их называют и по-другому, но именно так называл их Рой. Тот самый клык, вместе с которым я бродяжничала в семьдесят первом году… и какое-то время до этого.

– А что такое жадажи?

– Не жадажи. Джададжи.

Нас одолевали москиты, но Сандрин их, похоже, не замечала.

Она посмотрела на юг, на мотель на другом берегу.

– Они похожи на людей, но они не люди. Только принимают их вид. Рой слышал, что в семнадцатом веке их создал один старый еврейский колдун, чтобы они охотились на клыков. Они сильнее клыков и владеют одним видом чар. Это и держит меня здесь. Вот почему я такая. Джададжи, который слопал Роя, обожрался и не мог больше есть. Потому он засолил меня и оставил на потом.

– И бросил тебя на сорок лет?

– Может, его сбил автобус. Или он забыл. Они не очень умные. Но рано или поздно он вспомнит, где оставил меня, или же меня вынюхает кто-то другой. – Она посмотрела на меня, и ее взгляд как будто пронзил мне череп. – Это лучшее, что может произойти, если ты не поможешь мне.

– Неужели об этом нужно говорить всякий раз, когда я прихожу сюда? Я же сказала, что подумаю об этом.

Сандрин еще несколько мгновений смотрела на меня, затем печально вздохнула.

– Такие вещи требуют времени, чтобы их обдумать, – сказала я. – Стать серийным убийцей…

– Убивать буду я.

– Верно, но заманивать их буду я. Это еще омерзительнее.

– Послушай, Луи. Я…

– Элль!

– Извини. Элль.

Откуда-то с середины реки, где была открытая вода, донесся всплеск.

– Мне нужны лишь пятеро, – сказала она.

– Я знаю, что тебе нужно. Можно подумать, ты мне этого не говорила.

– По одному за ночь, пять ночей подряд. И тогда я снова стану сильной и смогу вырваться отсюда. Это должны быть пятеро тех, кого ты больше всего ненавидишь в этом городе. Пятеро таких же, как и первый.

– Дай мне чуть больше времени.

Мы умолкли, пойманные каждая в своем дурном настроении, как две мухи, угодившие в липкую грязь. Я подумала, что должна сказать ей, что мне пора, но мне не хотелось уходить. После короткой борьбы со стеблем гиацинта Сандрин оторвала синий цветок и протянула мне. Я взяла его. Ее пальцы коснулись моих, и я ощутила прилив тепла, как будто быстро потерла кончиками пальцев о шершавую поверхность.

– Скажи, магия джададжи действует на обыкновенных людей? – спросила я.

– Нет. В любом случае, вы им неинтересны. Им нужны только клыки.

– Допустим, ты вырвешься отсюда. Что ты будешь делать?

– Наверно, подамся в Южную Каролину. Там есть группа клыков, которые хорошо защищены. Они не любят чужаков, но я устала жить одна. Так что, пожалуй, рискну.

– А если бы ты была не одна?

– Ты хочешь сказать, если бы ты была со мной?

Я пожала плечами:

– Да.

– Тогда я бы, пожалуй, осталась.

Я тотчас насторожилась.

– В Дюбарри?

– Нет-нет, во Флориде. Большая часть клыков в этом полушарии обитают в Латинской Америке.

– Это еще почему?

– Там легче спрятаться после убийства. Но есть и обратная сторона. Поскольку большинство клыков там, то и большинство джададжи тоже. Тот, что поймал меня, был лишь четвертым, которого я здесь видела, а первых трех – более ста лет назад.

Из-под лепестка цветка, который мне вручила Сандрин, выполз жук, и я положила его на бревно, на котором мы сидели.

– С тобой все хорошо, cher[56]?

– Расскажи мне больше об этих джададжи.

– Я почти ничего не знаю. У них широкие рты… и они умеют их растягивать. При желании они могут проглотить футбольный мяч. Могут раскусить его пополам. А еще у них тонкий нюх. Если рядом с тобой был клык, они это тотчас учуют. Рой сказал мне, что они все прекрасны, и те, которых я видела, действительно были красивы… и глупы. Глупы как курицы.

Над гиацинтом низко пролетела яркая птица, а откуда-то выше по реке донеслось урчание генератора.

– Сними ради меня свой топик, – сказала Сандрин.

– Я не…

– Я не прикоснусь к тебе. Знаю, ты застенчивая и ты еще не готова, но я хочу разок посмотреть на тебя. – Она с притворной обидой надула губы. – Согласись, нечестно, что ты видишь меня, а я никогда не вижу тебя.

Поколебавшись, я завела руки за шею и расстегнула бретельки топика. Устремив взгляд на красный подмигивающий свет наверху водонапорной башни на другом берегу реки, я пару секунд удерживала топик на месте, а потом дала ему упасть.

– О боже, – сказала она. – Я забыла.

– Что такое? – спросила я. – Ты…

– Тсс! – она наклонилась к реке и, зачерпнув пригоршню воды, дала ей стечь между пальцев мне на грудь. Приятные, прохладные ручейки побежали вниз, повторяя контуры моего тела. Я чувствовала себя прекрасной и величественной, точно гора, разделенная водными потоками. Там, где вода коснулась меня, кожа пошла мурашками. Один сосок затвердел.

Топик соскользнул с моих коленей. Сандрин подняла его и, вручив мне, сказала, что я могу надеть его снова.

– Мне и так хорошо. – Волосы скрывали мое лицо и написанное на нем волнение. – Так приятно… посидеть без всего.

Однажды, когда мне было пятнадцать лет и у меня выдалось плохое настроение, я отправилась на старое кладбище на опушке флоридских джунглей к югу от городка и, сидя рядом с огромным серым ангелом, пила лимонную водку, которую стырила из загашника матери. Однажды ночью, сорок лет назад, компания местных подростков отправилась к океану купаться голышом неподалеку от Сент-Огастине. Их тела так никогда и не были найдены (считалось, что их унесло отливом), и тогда в память о них горожане воздвигли этого ангела под корявым дубом. Не иначе как они недоплатили скульптору или же имели в виду что-то другое… или же, поскольку памятник раз пять в год подвергался вандализму, это не могло не оставить свой след, потому что кроме более-менее узнаваемых крыльев, он, скорее, напоминал нечто среднее между женщиной и насекомым высотой девять футов.

Смотрители кладбища давно махнули рукой и не соскребали с него краску, отчего голова и торс статуи со временем покрылись блестящей коркой, придававшей ей еще более странный вид. Когда-то рядом с этим ангелом любили собираться готы. Они зажигали свечи и что-то пели ему. Это дало одному проповеднику-баптисту хороший повод развернуть широкую кампанию против поклонения дьяволу, и родители быстро вправили своим отпрыскам-готам мозги. Теперь подростки приходят сюда, чтобы разбивать о голову статуи бутылки, обжиматься и трахаться. Подозреваю, что кто-то из них думает, что если помочиться на ангела или намазать его краской, то это поможет им победить смерть, и такое поведение больше соответствует моральным стандартам горожан.