Снова послышались утвердительные возгласы и гул одобрения.

– Однако мы теряли доблестных людей, – сказал Ульф.

Норвежцы, закивав, потянулись к своим оберегам и рукоятям мечей.

– Да, Ульф, слишком многих, – согласился Сигурд. Он устремил на своего воина пристальный взор и не отводил глаз, пока тот не потупился. – Теперь ваша гордость задета. От вас так и разит стыдом. – При этих словах лицо ярла исказилось. – Знайте: если б мы не спустили наше серебро в ту проклятую реку, нам пришлось бы выдержать ради него тяжелую битву, и теперь на наших кораблях было бы много опустевших скамей. – Я почувствовал на себе взгляды викингов, но сам продолжал смотреть только на ярла. – Однако для вас, стоящих передо мной, это, видно, ничего не значит: человек никогда не причисляет себя к мертвецам, даже если уже окоченел и лежит в земле. – Некоторые усмехнулись. – Мы потеряли богатство, какое позволило бы нам затмить славу отцов и дедов. Да, это нелегко проглотить. Я опечален больше, чем любой из вас, и готов сразиться с тем, кто захочет поспорить. – Спорить никто не захотел. – О, в наших сундуках хватает серебра, кости и безделушек, чтобы жены были довольны. Клянусь Фригг, они станут расхаживать по рынку, как курицы, что хлопают крыльями и кудахчут для важности. Но нам этого мало. Нашу жажду славы не утолить холодным серебром и золотыми ожерельями. Если сейчас мы, понурив головы, вернемся к нашим очагам и оставим мечи да кольчуги ржаветь, боги отвернутся от нас, и окажется, что все пережитое было напрасно. Я не землепашец. Я воин, и моей саге еще виться и виться, подобно мировой змее, что грызет собственный хвост. Поэтому я не иду домой.

С этими словами Сигурд вышел из середины круга, уступая право голоса другим.

– Я потерял добрых друзей, – сказал Хальфдан, беспокойно почесывая бороду. – И, по-моему, они погибли зря, раз в брюхе «Змея» нет ничего, что нельзя было бы найти на любом хорошем рынке. – Викинги загудели, но я не смог понять, соглашаются ли они со своим товарищем или же нет. – Пока не поздно, я бы возвратился к жене и детям. Может, пахать землю – не такое уж плохое занятие. Я не спешу попасть в Вальхаллу.

– Милость Всеотца как ветер. Ее нужно ловить, – сказал Асгот. – Ты глупец, раз до сих пор не знаешь этого.

– Ты, Хальфдан, землепашец? – выпалил Флоки Черный, будто плюнул. – Да у тебя даже промеж ног ничего путного не выросло!

Викинги захохотали, но ярл поднял руку, и смех тут же стих. Воины, что собрались теперь среди скал, сражались вместе с Сигурдом в Мерсии и Уэссексе, наполняли кровью долины Уэльса, гнули спины на веслах Сигурдовых кораблей. Они сознавали значимость этого часа.

– Я понимаю тебя, Хальфдан, – кивнул ярл.

– Но мы присягали тебе, господин, – сказал Арнвид. – И никто из нас не посмеет изменить присяге.

– Верно, многие из вас клялись мне в верности. – Сигурд смотрел своим людям в глаза, словно бы видя, что творится в их сердцах. Может, он и вправду обладал таким даром. – Но с этого дня прежняя клятва теряет силу. Я вас всех от нее освобождаю. Тот, кто хочет вернуться домой, волен идти.

Викинги разинули рты. Пившие мед отняли от губ бурдюки и в недоуменном молчании провели ладонями по бородам. Голубые глаза Сигурда были по-прежнему спокойны, но сердце его, верно, колотилось так же, как и наши.

– Если возвратиться захотят многие, они могут взять «Фьорд-Эльк» вместе со своей честной долей наших трофеев. Оставшимся все равно не хватит рук, чтобы повести оба корабля туда, куда я отправляюсь.

Глаза каждого из викингов впились в лицо ярла.

– Куда же? – спросил Браги Яйцо, нахмурив лоб.

– В Миклагард[28], – ответил Сигурд, бросив взгляд на датчанина Рольфа.

Люди забормотали. Я понял, что некоторые из них слыхали об этом месте.

– Миклагард? – переспросил Брам, сведя кустистые брови.

– Это значит «великий город», – пояснил Улаф.

– Я знаю, что это значит, – проревел Медведь. – Но где это? Волосатый зад Одина!..

Сигурд кивнул датчанину, и тот шагнул вперед, изголодавшийся и беззащитный, как олень среди волков.

– Далеко на востоке, – произнес он, глядя на Брама, но обращаясь ко всем. – В греческих землях. Этот город еще зовут золотым, потому что даже дома там из золота, а вместо рек течет расплавленное серебро.

– Выходит, тамошний народ изнывает от жажды, – сказал Бодвар, почесываясь.

Викинги засмеялись, чтобы слегка разогнать тучи. Там, где мы собрались, даже воздух теперь казался тугим, словно надутый парус.

– Я видел монеты из этого города. Они блестят, точно глаза Фрейи, – заметил Кнут. Лицо его было бесстрастно, как у женщины, стирающей штаны мужа. – Там правит император, которого люди почитают, ровно бога.

– Еще один чертов император! – простонал Ирса Поросячье Рыло, покачав головой.

– Ты знаешь туда дорогу? – рыкнул Брам, сурово глядя на датчанина.

– Я – нет, – признался Рольф, – но среди нас есть человек, чей брат говорил, что был там.

– Ну и где же этот брат? – Ирса вытянул шею, оглядывая датчан. – Наверное, у него золотая кольчуга, срамной уд из серебра, а вместо яиц здоровенные рубины.

– Он умер, – просто ответил Рольф. – Во Франкии, как и многие из нас. – Датчанин взглянул на меня: мне тоже была знакома та смрадная темница, где люди лежали в собственных нечистотах, а вши и крысы дожирали остатки их гордости. – Но брат его выжил и, вероятно, сможет отыскать дорогу в тот город. Перед смертью Трюгве рассказывал о своем путешествии туда.

Брам тряхнул косматой головой. На лицо викинга, помятое, как старый щит, легла мрачная тень.

– Наше братство уже не то, каким было прежде, – сказал он. – Мы многих потеряли.

Последовали тихие возгласы согласия.

– Мои люди пойдут вместе с Сигурдом, – сказал Рольф. – Мы не хотим возвращаться к женам с пустыми сундуками.

Я с трудом поверил собственным ушам, причем не я один. И когда только наш ярл и Рольф успели это обстряпать? Мне вспомнились слова Бьярни: «Похоже, они что-то замышляют».

– Да твои люди наполовину мертвецы! – выпалил Брам. – Для вас честь, что Сигурд позволил вам прийти на тинг, ведь вы пустое место!

Ярл молча посмотрел на Рольфа, ожидая, как тот ответит на оскорбление. Датчанин, безоружный и безмозглый, шагнул к Браму, выпятив грудь. Ума у бедолаги, может, и не было, зато гордость, видно, была.

– Даже с пустыми желудками мы гребли не хуже вас, – сказал он. – Наши сердца так же сильны, и руки вашим не уступят, если мы будем есть мясо и пить мед.

Люди закивали, признавая, что ответ достойный. Даже Брам только фыркнул и, больше ничего не сказав, повернулся к ярлу.