довелось познакомиться с российской интеллигенцией, с известными художниками и писателями.

Алиса продала «Пемброк» – семейный нью-йоркский особняк – и великолепный парижский дом в Буа-де-Булонь, оставив там свои одинокие детские годы, и приобрела новую недвижимость, где могла бы принимать друзей. Ее новые дома отличались особым уютом. Огромные комнаты отчих домов в Нью-Йорке и Палм-Бич, в которых, пожалуй, можно было устраивать конные бега, лишь усиливали одиночество Алисы и пугали ее, и поэтому комнаты приобретенных ею особняков и квартир были меньше, комфортабельнее и теплее. Таким был и дом на улице Гит-ле-Кер. Сюда стекались хореографы, архитекторы, актеры, писатели, поэты, художники и скульпторы – те, кому нужна была поддержка, и те, кто уже прославился. Дом был полон американцев, французов и русских белоэмигрантов – все они, вне зависимости от статуса и происхождения, становились частью большой семьи Алисы ДеЛамар.

Приезжая в Париж из Америки и из Парижа в Америку, она обязательно брала с собой кого-нибудь из друзей, таким образом укрепляя связь двух культур.

И в то воскресенье все – знакомые и незнакомые – снова собрались в ее доме, чтобы отлично провести время.

Внезапно на террасу к Шуре, нарушив ее покой, вышло несколько человек. Люсия оставила севших за чугунный столик мужчин и, взяв в руки бокал, подошла к Шуре и встала рядом с ней, деловито рассматривая Париж так, словно собиралась его купить.

– Потрясающий город, не так ли? – спросила она Шуру.

– Да, – кивнула та.

Шура задумалась о том, стоит ли говорить подруге правду, но решила промолчать. Возможности побеседовать спокойно все равно не было, ведь Люсия уже с нетерпением делилась с ней очередным сюрпризом:

– Знаешь, я еду в Гавану.

– Когда? – удивленно спросила Шура.

– Ах! – отмахнулась Люсия так, словно ездила туда каждый день. – Скоро. Алиса пригласила меня с собой.

– Я очень рада за тебя. Уверена, вы отлично проведете время.

– Она хочет, чтобы ты тоже поехала, – шепотом сказала Люсия. – Только… тсс… не говори ей, что я уже все тебе рассказала. Она сама тебе предложит. При первой же возможности.

– Люсия, надеюсь, это не ты ей намекнула?

– Нет, ты что!

– Точно?

– Конечно. Клянусь, это была ее идея.

– Алиса, как всегда, очень мила, но я не думаю, что смогу куда-либо отправиться в ближайшее время.

– Брось, Шурочка! Когда тебе еще выпадет шанс посетить Гавану?

– Возможно, никогда, – согласилась Шура. Однако возможности и цели Люсии сильно отличались от ее собственных. – Но это ничего не меняет.

– Ты не потратишь ни единого франка. Алиса всегда обеспечивает тех, кто едет с ней.

– Я знаю. Но это правда ничего не меняет, дорогая Люсия.

– Какая же ты упрямая!

– Думаешь? – мягко переспросила ее Шура. – А ты?

– В любом случае, скажу я тебе, будь готова. А теперь пойдем, присоединяйся к нам. Хватит с тебя одиночества.

Люсия взяла Шуру за руку и отвела к столику, за который уселись мужчины. Все трое встали, приветствуя дам. Шура знала одного из них, Бориса, брата Люсии, а вот Гленуэй Уэскотт и его партнер Монро Уэллер, нью-йоркские друзья Алисы, пришли сюда впервые. Несмотря на гомофобные настроения того времени, однополые союзы были обычным делом для окружения госпожи ДеЛамар, и Шура, поначалу глубоко шокированная, теперь поражалась тому, насколько подобные отношения могут быть открытыми и комфортными. Здесь никто не критиковал чужой выбор, и каждый мог жить своей жизнью, не боясь давления или порицания. И поскольку у самой Алисы тоже имелись любовницы, она прекрасно понимала и принимала всех, готовая в любое время выслушать своих друзей и подставить им свое плечо.

Шура с удивлением осознала, что на Западе в отличие от России и Турции очень многие люди могут состоять не только в гомосексуальных, но и в полигамных отношениях. Мысль о нескольких партнерах поражала ее, ведь она шла вразрез с традиционными семейными ценностями, в которых она росла. Однако сейчас она начала понимать этих людей. Как правило, те, кто верил в то, что ради искусства их жизнь должна обязательно быть эксцентричной, авангардной и наполненной новыми впечатлениями и эмоциями, предпочитали находиться в кругу единомышленников – так образовывались маленькие мирки, в которых один понимал другого. В таком окружении пары легко делились переживаниями с другими парами, и иногда случалось так, что чужие партнеры находили утешение в объятиях друг друга. Примечательно также, что такие люди, как правило, обладали более широким кругозором и более зрелым взглядом на мир – возможно, из-за того, что они постоянно жили в надежде на что-то большее и всегда проще переживали расставания, сохраняя дружеские отношения. Это касалось как гомосексуальных, так и гетеросексуальных пар, и подобное поведение выводило их отношения на новый уровень. Несмотря на это, жены, мужья, любовники и любовницы, с одной стороны, восхищавшиеся творчеством друг друга, с другой – могли проявлять ревность, нетерпимость и неприязнь. Впрочем, буйство чувств и эмоций, казалось, повышало их продуктивность и творческий настрой и только укрепляло романтическую связь. Талант рождался в разбитых сердцах. Любовь заканчивалась, расстраивались союзы, разрывались браки, а на их место приходили новые, иногда более сложные, включавшие в себя сразу троих или четверых партнеров.

Шуру больше не беспокоили эти хаотичные жизни, нарушавшие табу. Ее интересовали приятные, талантливые люди, их творения и их вклад в мировую культуру, а личная жизнь всего лишь обогащала их и никоим образом не касалась тех, кто не хотел вдаваться в ее подробности.

А Париж по-прежнему манил таких вот особенных, эксцентричных людей. Теперь к ним присоединились Гленуэй Уэскотт и Монро Уэллер.

Борис уступил Шуре свое место и отошел, чтобы принести дамам выпивку, а Люсия тем временем