Впрочем, как бы роскошно он ни был обставлен, дом не доставляет ни радости, ни удовольствия. И виной тому — маленькая комната, которую Монте-Кристо велел оставить в первозданном виде. Эта комната — свидетель позора, хуже: свидетель того, как отец пытался похоронить живьем своего незаконнорожденного сына. Обитая красным штофом комната впитала в себя мрачное прошлое и стала выглядеть зловеще. «Взгляните только, — говорит своим гостям Монте-Кристо, — как странно стоит эта кровать, какие мрачные, кровавые обои! А эти два портрета пастелью, потускневшие от сырости! Разве вам не кажется, что их бескровные губы и испуганные глаза говорят: «Мы видели!»?»

Чем не романтическое описание! Да только читатель, разумеющий ситуацию, прекрасно понимает, что ужасная комната — это фикция, и на мнимый зловещий вид ее обстановки реагируют лишь те, кто был здесь в ту роковую ночь: прокурор де Вильфор и баронесса Данглар. Остальные гости отшучиваются, и, если бы не обморок баронессы, мрачная обстановка комнаты не подействовала бы на их воображение. И все же описание жутковато…

Впрочем, дом в Отейле был лишь временным жилищем графа Монте-Кристо, выбранным им не по душевной склонности, а из трезвого расчета. Собственное жилище великого путешественника, считавшего себя рукой Провидения, находилось, как вы помните, в пещерах на его острове и вполне соответствовало восточным вкусам хозяина. Сказочный дворец в духе «Тысячи и одной ночи» состоял из двух комнат, но каких! Вот первая:

«Вся комната была обтянута алым турецким шелком, затканным золотыми цветами. В углублении стоял широкий диван, над которым было развешено арабское оружие в золотых ножнах с рукоятями, усыпанными драгоценными камнями; с потолка спускалась изящная лампа венецианского стекла, а ноги утопали по щиколотку в турецком ковре; дверь (…) закрывали занавеси, так же, как и вторую дверь, которая вела в соседнюю комнату, по-видимому, ярко освещенную».

Вторая комната оказалась столовой.

«Столовая была не менее великолепна, чем гостиная (…); она была вся из мрамора, с ценнейшими античными барельефами; в обоих концах продолговатой залы стояли прекрасные статуи с корзинами на головах. В корзинах пирамидами лежали самые редкостные плоды: сицилийские ананасы, малагские гранаты, балеарские апельсины, французские персики и тунисские финики» (Ч. II, X).

Вся эта роскошная эклектика напоминает любимый «замок» Дюма: античные статуи, арабская комната, ковры; нет только готических башенок и саламандр с герба Виллер-Котре.

Пещера — нечастое в XIX веке место обитания, но в романах Дюма встречаются и более экзотические жилища, причем не где-то на таинственном острове, а в самом Париже. Вспомним, где спрятал Бенвенуто Челлини в романе «Асканио» невесту своего ученика, вынужденную покинуть отцовский дом, чтобы избежать брака с ненавистным графом д’Орбеком: в голове исполинской статуи Марса!

«Асканио» написан на основе знаменитых мемуаров Челлини. Однако то, что у Челлини занимает одну-две строки, превращается у Дюма в несколько ярких незабываемых страниц. Челлини описывает свою жизнь, почти не запечатлевая ее фона. У Дюма фон искрится деталями. Детально описано и фантастическое убежище Коломбы. Ничто не забыто: ни каким образом можно было в него проникнуть, ни каково было там находиться, ни какие опасности грозили неосторожным влюбленным, забывшим о том, что находящиеся вокруг люди могут заметить что-то необычное.

Итак, Бенвенуто приставляет к статуе лестницу, берет юную Коломбу на руки и начинает подниматься.

«Добравшись до шеи Марса, Бенвенуто открыл в ней маленькую дверцу, вошел в голову бога войны и опустил Коломбу на пол круглой комнатки, футов восемь в диаметре и десять в высоту. Воздух и свет проникали сюда через рот, глаза и ноздри гигантской статуи, достигавшей шестидесяти футов в вышину. Челлини устроил эту комнатку, когда работал над головой Марса, чтобы держать в ней свои рабочие инструменты и не ходить за ними по нескольку раз в день; часто он приносил с собой обед и съедал его, сидя за столиком, стоявшим посередине этой своеобразной столовой. (…) Это устройство так понравилось Бенвенуто, что он поставил тут же узкую кровать и в последнее время не только обедал, но и отдыхал в голове Марса».

Разумеется, в своем первозданном виде это подсобное помещение вряд ли могло стать удобным приютом для прекрасной девушки. Но не волнуйтесь, дорогие читательницы, ничто не упущено из виду:

«Как мы уже знаем, в комнатке стояли кровать и стол; Асканио добавил к ним низенькое, обитое бархатом кресло, венецианское зеркало, книги религиозного содержания, выбранные самой Коломбой, дивной чеканки распятие и серебряную вазочку работы Челлини, в которой каждую ночь появлялись свежие цветы.

Вот и все, что могла вместить эта белая келья, таившая в себе столько душевной красоты и невинности» (IX).

Далее мы узнаем, что, по совету Челлини, днем Коломба обычно спала, чтобы случайным движением не выдать своего присутствия. Ночью же к ней приходил Асканио, она ужинала, спускалась в сад, а если зажигала свет в своей келье, то опускала на глаза Марса темные шторы. Она даже кормила птиц, высыпая им крошки на нижнюю губу бога войны.

Все бы и обошлось, если бы, потеряв бдительность, влюбленные не забыли задернуть занавески и окружающие не увидели, как глаза Марса вспыхнули в темноте. Подвела и болтливость приятеля Асканио Жака Обри, выследившего своего неосторожного друга. Впрочем, Бенвенуто конечно же спас своих подопечных.

Но согласитесь, все эти жилища слишком сказочны, романтичны, несмотря на доскональный реализм деталей. А как живут в романах Дюма другие герои, в каких домах проходит повседневная жизнь?

Начнем с жилищ, современных автору. Вот, например, богатый дом «нового аристократа» графа де Морсер, очерченный, однако, в угловом ракурсе, со стороны флигеля, принадлежащего его сыну Альберу. Через этот флигель Монте-Кристо впервые попадает в ненавистный ему дом Морсера. Альбер ни в чем не повинен перед Провидением. Он избалованный роскошью, но порядочный юноша. Вошедший в дом через его комнаты может позволить своей душе смягчиться. Детали же интерьера характеризуют и Альбера, и все его семейство не хуже, чем их реальные слова или поступки.

«Альбер жил в отдельном флигеле в углу большого двора, напротив здания, где помещались службы. Только два окна флигеля выходили на улицу; три других были обращены во двор, а остальные два в сад.

Между двором и садом возвышалось просторное и пышное обиталище графа и графини де Морсер, выстроенное в дурном вкусе наполеоновских времен. (…)

В выборе флигеля, отведенного Альберу, угадывалась нежная предусмотрительность матери, не желающей разлучаться с сыном, но понимающей, однако, что молодой человек его возраста нуждается в полной свободе. С другой стороны, здесь сказывался и трезвый эгоизм виконта, любившего ту вольную праздную жизнь, которую ведут сыновья богатых родителей и которую ему золотили, как птице клетку.

Из окон, выходивших на улицу, Альбер мог наблюдать за внешним миром; ведь молодым людям необходимо, чтобы на их горизонте всегда мелькали хорошенькие женщины, хотя бы этот горизонт был всего только улицей. Затем, если предмет требовал более глубокого исследования, Альбер де Морсер мог выйти через дверь, которая соответствовала калитке рядом с помещением привратника и заслуживает особого упоминания.