из распечатанной «Альфа»-банки, уже у приятеля. Теперь ему нужна вся сумма, он отбывает на Аляску. Будет там водку пить с алеутами, первый тост — за алеутов, второй — за Вторую Катю: прозорливая была государыня, вовремя отдала Аляску-то, спасла аборигенов.

А то сидели бы сейчас алеуты в загибающемся Совке, мерзли бы в выстуженных домах, как камчадалы-сахалинцы. Жгли бы лучину, стучали зубами от холода, с надеждой прикладывали бы ладони к ледяным батареям, проклиная главного электрификатора Всея Руси, рыжего, конопатого, лопата — за пазухой, а дедушка все еще жив…

Денег нет. Денег нет и не будет. Приятель больше не может ждать, он отбывает на Аляску. «Олег, я готов линять отсюда хоть на Шпицберген, хоть на Землю Франца-Иосифа! Всюду жизнь, Олег. Помнишь, картинка такая была? «Всюду — жизнь». Всюду жизнь, даже на Земле Франца! Только у нас тут, Олежка, жизни нет. Одна загибаловка».

Жизни нет… Жизни нет. Олег отошел от окна. Он бродил по пустому дому, это был большой загородный дом, его хозяин, старый знакомец, пустил сюда Олега на постой неделю назад. Сказал: «Посторожишь, я как раз стража своего рассчитал. Повадился, гад, баб сюда водить. Живи, только не буянь, не спали мне дом, ладно?»

Это он намекал на последнюю Олегову выходку. Он Олега и из ментовки вызволил, кстати. Приехал, «подмазал» служивых, упросил замять Олегов фортель. Отстегнул околоточным по сто баксов на погоны. Щедрый, широкий, денег — куры не клюют, за пять лет сделал сокрушительную карьеру. Надоело в массовке киснуть, плюнул, пошел в челночники. Через пять лет — директор оптового рынка. Жизнь удалась.

А твоя, Олежек? Твоя тоже удалась.

Только она давно закончилась.

Закончилась. Точно. Давно. А ты не понял. Олега прошиб холодный пот, он взмок в мгновение ока. Медленно опустился в кресло. Такая простая мысль, простая и страшная догадка: твоя жизнь, счастливая, яркая, успешная жизнь уже отшумела. Закончилась.

Она закончилась, а ты еще живешь по инерции. Ты еще бегаешь по двору, нарезаешь судорожные, сужающиеся круги, как тот петух с отрубленной башкой, ты же вспоминал о нем недавно, о петухе, которому хозяин отсек башку, а он еще мечется по двору, заливая траву горячей кровью…

Да, но тебе-то Хозяин покамест голову с плеч не снес! Если жизнь твоя кончилась, если все уже в прошлом, все — слава, успех, лучшие роли, любимые женщины, если дар твой иссяк, а ведь он наверняка иссяк, истаял, скукожился. Позови тебя завтра хороший режиссер на серьезную роль — ты ее, Олег, завалишь. Ты уже ничего не сыграешь, Олег, мозг твой высох, душа измучена, ты обессилел, ты озлоблен, так вот… С чего ты начал? Мысли путаются, плохи твои дела… А! Вот оно. Если жизнь твоя кончилась, почему же Он ее тогда не забирает?

Он ведь всегда забирает вовремя. Может быть, Он хочет…

Олег поднялся с усилием. Пересек комнату, распахнул резные дверцы старинного буфета, дверцы открылись со скрипом — антикварная штуковина: разбогатевший челночник отхватил ее на каком-то мебельном аукционе за немыслимые деньги. Олег налил себе водки. Опрокинул ее залпом.

Он всегда забирает вовремя.

Может быть, Он хочет, чтобы ты это сделал сам?

Не кощунствуй! Нет, в самом деле. Может быть, он предоставляет тебе выбор: хочешь — живи еще хоть сто лет, влачи жалкое, тусклое, скудное существование, подпитывай себя памятью о былом успехе, перебирай воспоминания, смакуй их, упивайся ими, пересматривай свои старые фильмы, пялься на себя, молодого, красивого, яркого, сильного, смотри на себя прежнего, большей пытки не выдумать! Смотри, вспоминай, копи в себе желчь и горечь. Так живут многие из тех, кого ты знаешь.

Хочешь так жить?

Нет. Не хочу. Нет.

Олег снова налил себе водки, наполнил стопку до краев. Так — не хочу.

Тогда решайся. Выбор невелик. Или — или.

В окно осторожно постучали.

Вздрогнув от неожиданности, Олег резко оглянулся и расплескал водку.

Жена стояла за окном, только голову и было видно. Она улыбалась ему, прижав лицо к стеклу, сплющив нос и щеку. Кой дьявол ее принес? Как она его разыскала-то? Впрочем, пора бы перестать этому удивляться, где она его только не разыскивала…

Олег молча открыл ей дверь. Он действовал механически. То, о чем он всерьез раздумывал еще пару минут назад, не отпускало его, не собиралось отпускать.

— Ты как меня нашла? — спросил он, миновав веранду и войдя в комнату.

— Мне Славка утром позвонил. — Лена шла следом за Олегом, с интересом озираясь по сторонам. — Ну, домишко-то так себе, больше звону было. Домишко — на троечку.

Славкой звали хозяина дома, челнока-удачника.

Олег подошел к буфету, спрятал водку в его драгоценном чреве, прикрыл дверцы.

— Пьешь? — Лена поцеловала Олега в затылок, прижалась щекой к его плечу.

Как она была некстати! Она всегда была некстати, не к месту, не ко времени, с самого начала, едва ли не с первого дня их общей жизни. Но сегодня она, похоже, превзошла самое себя. Сегодня, сейчас, когда Олегу необходимо было обдумать все и принять решение, сегодня ее приход был и вовсе невыносимой мукой.

— Мне Славка обо всем рассказал. — Она все еще стояла, прижавшись к Олегу, обняв его, не отпуская. — Ему вчера позвонил твой кредитор… Этот… Андрей, да?.. Советовался, как ему поступить. Я все знаю, Олелечка. Он хочет, чтобы ты вернул ему деньги.

Господи, сделай так, чтобы она исчезла! Ну что тебе стоит, Господи?.. Олег сбросил со своих плеч ее руки, отошел от буфета и опустился в кресло.

— Ужас полный, — сказала жена. — Но мы что-нибудь придумаем. Я тебе штуку баксов привезла. Ты знаешь, я теперь хорошо зарабатываю.

Олег взглянул на нее наконец, рассмотрел толком. Новая дорогая шуба до пят. Откуда шуба-то? Любовника нового завела? Этого, в шлепанцах, растрясла на меха? Широ-ок шлепанец… Деньги? Она достанет ему, Олегу, деньги?! Зачем они ему?

Он вдруг понял, что деньги ему больше не нужны. Деньги Олега больше не интересуют вовсе. Он еще ничего не решил, но он уже понял, отчетливо, внятно, осмысленно, твердо понял: Деньги. Ему. Больше. Не нужны. Свободен!

Он еще ничего не решил, но он уже свободен от бесконечного, унизительного, выматывающего душу поиска этих злосчастных блекло-зеленых купюр. Больше они над Олегом не властны. Катитесь к такой-то матери, прочь, чур меня, все вы, Франклины, Джонсоны, Джексоны, Гамильтоны, Гранты!

Баста. Мне больше не будут являться в ночных кошмарах ваши бумажные бледно-салатовые, надменные, постные, брюзгливые рыла. Вон! Плевать я на вас хотел. Мне вас не надобно. Отпустите